А с ним гулять… успокоить нервы — не получится.
Но и грубить нехорошо, тем паче что Алексей Петрович просил ее за сыном приглядеть.
— Это вам, — он протянул ей картонную коробку. — Эклеры.
Из супермаркета, конечно, с масляным кремом, который давным-давно уже не на масле делается и потому слишком сладкий, вязкий и вообще на оконную замазку похож.
— Спасибо, — Ксюша коробку взяла.
Отнесет ее Людочке, в двадцать вторую квартиру. Та сладости любит…
— Мы в парк идем. Вам не будет жарко?
Май в разгаре. И день выдался солнечным. А этот — в пиджаке, и совершенно жутком, шерстяном, с люрексовой нитью. Ксюша и не знала, что такие еще выпускают! Галстук, опять же, смешной, цыплячье-желтого цвета, с красными волнами. Рубашка же — темно-синяя.
Ну вот кто ему одежду подбирает? У Алексея Петровича врожденный вкус имеется. А здесь…
До парка они дошли молча. Хайд вписался между Ксюшей и этим… начальником, которого этакая близость псины ничуть не смутила. Он шел, засунув руки в карманы брюк, насупившись, думая о чем-то своем.
— Сюда, — Ксюша свернула с дорожки. — Там площадка, Хайду есть где побегать.
Тот фыркнул: не в его возрасте предаваться таким глупым забавам.
Как и следовало ожидать, площадка в этот час была пуста. Может, это и хорошо, никто не помешает. И лавочка свободна. Ксюша отстегнула карабин и намордник сняла. Будь ее воля, она бы его и вовсе никогда не надевала на Хайда, но — закон есть закон.
— Не боитесь, что сбежит? — Лавочку Игнат Алексеевич разглядывал с явным подозрением. Чего он ждал? Кнопок, в дереве спрятанных? Ксюша надеялась, что до кнопок и прочих детских глупостей в конторе дело не дошло.
— Он воспитанный.
Хайд отошел на пять шагов и улегся, всем своим видом показывая, что не намерен оставлять драгоценную хозяйку наедине с этим крайне подозрительным типом.
— Мне… я… — Игнат Алексеевич откашлялся и потянул узел галстука, словно тот был завязан слишком туго. — Я хотел бы извиниться за некоторую поспешность… в своих решениях. И я уполномочен предложить вам… Оксана…
Совсем разговаривать не умеет!
— …вернуться на прежнее место.
И уставился на нее, будто это она виновата, что ее уволили.
— Конечно, в качестве компенсации морального ущерба я выпишу вам премию…
— И зарплату повысите.
Не то чтобы Ксюша в деньгах нуждалась, но ведь зарабатывала она их честным трудом. И Алексей Петрович сказал — сразу не соглашаться.
— Повышу. На пять процентов.
— Десять!
Насупился. И сдался:
— Ладно.
— Тогда хорошо, — все-таки шкафы, наверное, обождут. В конце концов стояли они пять лет без Ксюшиного внимания, постоят еще пару месяцев, до отпуска. — В понедельник я выйду на работу.
Он кивнул и выдохнул, как ей показалось, с облегчением. И вроде бы он мог бы и уйти, но нет — сидит, ждет чего-то.
— Здесь тихо, — Игнат Алексеевич стянул пиджак. — И мирно как-то…
— Это сейчас. Ближе к вечеру народ соберется… вообще, Хайд по характеру скорее Джекил. Мирный до невозможности… он раньше спасателем работал. А когда постарел, папе предложили его забрать. Иначе его усыпили бы… жалко.
Хайд закрыл глаза, притворяясь спящим. Только обрубки ушей подрагивали.
Из головы ее почему-то не шел тот телефонный звонок.
— А… — Ксюша покосилась на начальника. — А в конторе все нормально?
Нет, она, конечно, знала, что в конторе все совершенно ненормально, иначе он в жизни бы в ее дворе не появился, но, если что-то сверхординарное случилось, Игнат Алексеевич ей об этом скажет.
Должен!
Он вздохнул и буркнул:
— Нет. Они… я понятия не имею — чего им надо?! Они у меня вот где сидят, — он рубанул ребром ладони по горлу. — Издеваются…
— Рассказывайте!
Ксюша подумала, что сейчас ее снова уволят — за чрезмерное любопытство, но нет: Игнат Алексеевич принялся рассказывать, громко, эмоционально, еще и руками размахивал, будто ветряная мельница. Он разом растерял всю свою начальственную спесь, и это Ксюше понравилось.
Хайд, приоткрыв глаз, за чужаком следил. Так, на всякий случай.
— Ну вот что я сделал не так? За что они меня ненавидят?!
Возмущение и обида его были настолько искренними, что Ксюша с трудом сдержала улыбку.
— Игнат Алексеевич…
