Человек, которому не доверяют, потому что он был профессионален во всем. Он точно знал, что делал, и писал об этом толстые книги, сделавшие его весьма непопулярным среди критиков и историков музыки, которым не нравятся композиторы, слишком явно показывающие свою образованность.
Берлиоз писал музыку, весьма подходящую в качестве фона или музыкальных заставок для телевизионных программ, что подтверждает подозрения многих людей, будто он всегда и всюду находился в состоянии разорения. Он- то уж точно был в связи с дьяволом и, разумеется, получил от него двадцать тысяч франков, посланных через Паганини, правую руку сатаны. «Фантастическая симфония» теперь повсеместно исполняется в манере какого-то изысканного шабаша, и становится понятно, что у дьявола — самая лучшая музыка на свете! Вы можете восхищаться и даже наслаждаться произведениями Берлиоза, но учтите, что при этом вы заработаете репутацию музыкального сластолюбца.
Примите наши извинения, но мы должны обратить ваше внимание на то, что такие произведения, как увертюры «Тайные судьи» и «Римский карнавал», чрезвычайно хороши. Создайте впечатление истинного знатока, небрежно упомянув в разговоре оперную дилогию «Троянцы» — вот правильная линия нападения. Если это не сработает, вы всегда можете похвалиться тем, что встретили на вечеринке Колина Дэвиса.
Брамс (1833-1897)
Тот самый человек, чьей репутации вы ничем не сможете помочь, даже если вам нравится его музыка, потому что иногда она все равно кажется каким-то нагромождением. Он был
уютным, толстым человеком с большой косматой бородой, похожим на Эдварда Лира или на У. Дж. Грейса, и часто дирижировал, держа одну руку в кармане и позвякивая монетами, полученными авансом. Он желал писать вальсы И. Штрауса, ну и у него действительно было чем звенеть в карманах! Еще ему нравилось писать симфонии в духе Бетховена, но... с какой бы стороны он не приступал к делу, он неизбежно терпел поражение, и симфонии получались длинными и запутанными. Помимо прочего он поминутно терял счет числу инструментов, для которых писал.
В целом его жизнь бедна событиями, и он пытался ее как-то приукрасить, грубя людям и коллекционируя оловянных солдатиков. Он делал вещи, которые любили делать многие люди — вроде того, чтобы заснуть, в то время как Лист играл на фортепиано. На вечеринках этот человек имел обыкновение прохаживаться насчет Вагнера. Он отказался приехать в Англию на том основании, что англичане курят плохие сигары. Беря пример с самого Брамса, вы можете быть по-настоящему грубым в высказываниях относительно его музыки: во всяком случае, это никого не обеспокоит.
Большинство женщин обожают симфонии Брамса, поэтому едва ли их надо рекомендовать. Но только одна личность могла придать музыке этих симфоний нечто целостное — Тосканини.
Не очень известен, но в высшей степени хорош Концерт для скрипки и виолончели с оркестром ля минор ор. 102. «Венгерскими танцами» надо восхищаться лишь при исполнении их в оригинальном виде, т. е. в виде фортепианных дуэтов, как, впрочем, и прелестными Вальсами ор. 39. Демонстрируя некую оригинальность и извращенческий вкус, в разговоре о Брамсе особенный интерес проявите к Вальсам «Песни любви» ор. 52 и побалуйте себя другими его песнями.
Сочинял музыку, которая звучит так, как будто она вот-вот покинет предписанную ей тональность, но почему-то не покидает! Этот композитор создавал два типа произведений: вокальные, написанные так, будто их собирается петь Питер Пирс>1> (и пел) и невокальные, звучащие так, будто они написаны именно затем, чтобы Питер Пирс их спел (и мог бы, но иногда бывал занят). На самом же деле имеются некоторые основания для утверждения, что Бенджамин Бриттен просто сочинил одноактную оперу (в ранний период своего творчества) под названием «Питер Пирс».
Бриттен писал бескомпромиссную современную музыку (главным образом, диатоническую) столь совершенную, что она сравнима только лишь с музыкой Россини в его лучшие времена. Обычно к его творчеству относятся слегка презрительно. Но особая личностная поэтика (смесь сказок братьев Гримм и Питера Пирса) абсолютно неотразима, и мы должны согласиться с тем, что он, очевидно, все-таки был гением.
