Это напомнило Элли детство, летние дни, которые, казалось, длились по тысяче лет, и долгие скучные послеполуденные часы в поисках какого-нибудь спасения от жары — у ручья или в глубокой тени деревьев Она подумала, что была ужасно одиноким ребенком и, наверное, Блю был таким же.
Обходя последнюю группу деревьев перед домиком, она заметила Маркуса и Блю, стоявших перед оранжереей. Элли замедлила шаг. Судя по их жестам, они обсуждали какую-то проблему, и Маркус взял лист бумаги, который протягивал ему Блю, потом вытащил из кармана ключи и лениво помахал другу. Блю поднял какую-то коробку и понес ее в оранжерею.
Элли представила себе прохладный, ароматный воздух внутри этого длинного строения, и ноги сами понесли ее прочь от душного домика к оранжерее. К Блю.
Подойдя к двери, она услышала музыку. Остановилась, прислушиваясь. Одно из самых красивых, правда, несколько заигранных музыкальных произведений. Если Элли и сомневалась, стоит ли входить, то эти звуки отмели прочь все ее сомнения. Она открыла дверь и переступила через порог. Музыка охватила ее, печальная и мучительная, удивительно сочетающаяся с этой атмосферой. "Тадж-Махал". Она прошла несколько шагов, но, не увидя Блю, остановилась, чтобы впитать в себя эту необыкновенную гармонию — нарастающие звуки музыки, ослепительную красоту розовых ветвей над головой, приносящую облегчение, прохладу и запах влажной земли и цветов.
Элли подошла поближе к стелющимся побегам розовых и белых орхидей того типа, которые можно увидеть в детских комнатах и за корсажами дам, и попыталась вдохнуть аромат. Они не пахли, но все равно были прекрасны, и она подняла руку, чтобы прикоснуться к одному из цветков.
Внезапно сверху донесся какой-то звук, шипение, которое она не смогла распознать, а потом — дождь посыпался на нее мелкими капельками, освежая раскаленную кожу, увлажняя волосы. Элли подняла лицо, тихо смеясь. Разве бывала она когда-нибудь в подобном месте? Она пошла по тропинке, ныряя под ветки и низкорастущие деревья, по вымощенной гравием дорожке мимо маленьких прудиков с водой медного цвета, окруженных орхидеями в форме пауков, в форме труб и странных, неземных существ. Некоторые были огромными, другие — крошечными, некоторые — красивыми, другие — нет. Наконец сквозь густую зелень она заметила обтянутую джинсами ногу, нагнулась под очередной лианой и уже открыла было рот, чтобы выразить свой восторг. В эту минуту канон закончился, и вокруг воцарилась тишина. Элли чувствовала каждое, свое движение, ясно ощущала, как сгибались ее локти и колени, слышала гул крови в ушах и тихий шум собственного дыхания.
Из колонок загремела музыка Баха, веселое и одновременно горестное произведение, лучший из его скрипичных концертов, праздник и плач — смесь радости и печали, которую можно найти в любом моменте любой жизни. Элли поднялась, отбрасывая волосы с лица, и увидела его. Она замерла, не смея произнести ни слова. Потому что Блю стоял на небольшой полянке на фоне стены из буйно разросшихся орхидей, раскинув руки и запрокинув голову, и дождь серебром омывал его лицо, шею и руки, мочил его рубашку, джинсы и волосы. На его лице застыло такое выражение, которое можно было принять и за глубочайшее горе, и за немыслимую радость. Или за благоговение. Даже можно было представить, что он плачет, растроганный музыкой до глубины души, как и Элли.
И в этот момент она поняла. На земле больше не было такого человека, как он! Никого с таким буйством радости, страсти и горя в душе, с такой смесью красоты и потери, с таким сердцем, полным музыки и цветов! "Подумай, — сказала она себе. — Подумай, каково тебе будет, когда он начнет отстраняться, когда ты поймешь, что не можешь спасти его от самого себя. Когда тебе придется сесть в машину и уехать и вернуться к прежней жизни…" Но это было то же самое, что представлять себе последний день каникул в их первый день. Ты знаешь, что он наступит, но до него еще так далеко! Блю был прекрасен, когда стоял вот так среди цветов!
Пораженная, она, наверное, издала какой-то звук, потому что он повернулся и опустил руки. Его лицо было мокрым и словно светилось. Он не улыбался, просто серьезно смотрел на нее из-под намокших ресниц. Потом скрестил руки, взялся за край рубашки и снял ее одним движением. Бросил на пол и протянул руку Элли. Ее взгляд скользнул по его тонкой талии, потом по груди, и — она захотела стоять рядом с ним обнаженной. Ее ноги пошли сами, и она, подхватив край собственной футболки, стащила ее и бросила. Дождь стекал по ее лицу и груди, собирался в волосах, а потом падал каплями на плечи.
