Дитя, зародившееся у нее во чреве, не должно разлучить их. Лучше уж тогда она избавится от него. Да, некуда деваться, придется вытравить дитя, иначе быть беде.
Материнской радости Мэрит придется положить конец. Иного выхода у нее нет. Коли она не может точно сказать, кто отец младенца, она не хочет ни носить его под сердцем, ни родить. Как бы ни было отрадно держать младенца у своей груди, она знает — он принесет ей одно лишь горе.
И времени терять более нельзя.
Когда привезли воз сена с луга, Мэрит вдруг решила тоже ехать за сеном. «Что это на нее накатило? — подумал Повель. — Села на пустую телегу, схватила вожжи и погнала быков. Возчик из нее худой — колеса подпрыгивают на больших камнях, телега трясется и накреняется, того и гляди развалится».
Мэрит гонит вовсю по камням и пням, ей кажется — душа так и рвется из тела. Крошечное создание — сейчас оно, поди, не более незрелого яблока, — верно, этого снести не сможет. Повель не велит ей больше ездить, да еще так гнать. Но она без его ведома едет снова и снова.
Дни приходят и уходят. И ничего с ней не случается. Это крохотное создание может вытерпеть больше, чем она думала. И она замечает, что Повель все чаще смотрит на нее пристально. Он угадал правду, и его провести нелегко. А может, скоро и Хокан начнет спрашивать. Что же ей и ему врать придется?
Мэрит нельзя терять времени. Нужно выкинуть младенца, покуда все еще можно скрыть.
Старухи в Юдере говаривали: «Надо поднять тяжелое, и плод выйдет. Стоит только найти что-нибудь потяжелее. Тогда оболочка лопнет и плод младенца, лежащий в ней, выйдет и сгинет навсегда». Да, так говорили старые женщины — не ей самой, а просто ей довелось слышать. И теперь не остается ничего иного, как испробовать это средство. Она поднимет что-нибудь, пока время еще не упущено.
С утренней трапезы до обеда Повель с работниками на пашне, и Мэрит решила не терять больше времени. Она выбирает во дворе самый большой железный лом, взваливает его на плечо и идет на картофельное поле. На краю поля лежит груда камней, окаймленная малинником со спелыми красными ягодами. Мэрит выкопала ямку под огромным камнем и вставила в нее тяжелый лом. Теперь она станет поднимать, поднимать изо всех сил.
Камень так велик, что сдвинуть его железным ломом могут пятеро мужиков. А сейчас женщина попытается одна сделать то, что не под силу и пятерым мужикам Она расшатает камень. Если камень не захочет покачнуться, тем хуже для ее тела. И для того, что растет в нем.
Мэрит стоит, низко согнувшись, и крепко держит руками лом между коленей. Вот она пытается распрямиться, не выпуская лом из рук. Камень непомерно тяжел, кажется, будто она поднимает гору. Но воля ее говорит: поднатужься сильнее… еще сильнее. Но тело не слушается, оно слабое, жалкое, вялое. Оно выжимает из себя силу рывками, а после сникает. Она задыхается, грудь болит, спину ломит, колени подгибаются. Еще сильнее… Но у тела нет больше сил.
Запыхавшись, она садится передохнуть. Никакого толку, она в отчаянии. Нужно поднимать, покуда не поможет. Больше ничего не останется делать. И времени терять никак нельзя.
Вот она снова хватает лом. Неужто она не сумеет заставить тело напрячься еще немного, может, и нужно-то еще совсем немножко? Да уж, по правде говоря, хорошего в этом мало. Но делать нечего… сильнее… еще чуток… И она поднимает лом с закрытыми глазами и перекошенным лицом.
Мэрит все поднимает лом до тех пор, покуда ее поясницу не пронзает словно копьем, а внутри что-то не начинает литься раскаленным железом.
Она уже больше не напрягается. Перед глазами у нее солнце раскалывается на мелкие осколки, земля уходит из-под ног. Она хочет разогнуться, но она не поднимается, а падает навзничь. Перед глазами вспыхивают раскаленные звезды, они зажигают голову, и голова становится огненным шаром, она вся пылает. Потом к ней приходит ночь, она обволакивает ее плотным покровом, благостная, милосердная ночь. «Теперь, верно, не надобно будет…» — ее последняя мысль.
Мэрит лежит на спине, а возле нее — лом. Она упала в большой куст малины, и из нее потекла кровь, горячая, ярко-красная, как спелые гроздья ягод.
