Теперь Мэрит считала себя женой Хокана и ничего так горячо не желала, как остаться верной ему. Он подарил ей счастье, и у нее начинала кружиться голова, когда она думала о тех радостях, что ей доведется изведать, если они станут жить вместе. Она догадывалась, что и сама дала Хокану такое счастье, какого никогда не сможет дать мужу, проживи они в супружестве хоть сто лет. Но Повель вернулся, и нельзя закрывать глаза на то, что ее ждет.
Стать двумужней… Нет, нет! Сердце ее противилось этому, все нутро у нее переворачивалось при мысли об этом. Она только что нарушила верность мужу, и теперь не может еще и Хокану изменить. Она обещала Хокану, что не станет себя делить. Она могла лгать и скрывать свою неверность, но перед Хоканом она должна быть чиста, — надо же ей быть чистой хоть перед кем-нибудь! Нет, от Хокана она не хочет таить и самой малости. Но даже если б он и не потребовал от нее верности, то и тогда она нипочем не стала бы женой сразу двоим. Соединение с мужем претило ей, оно было противно и душе ее и телу.
Придется ей пустить в ход всю свою хитрость, чтобы выпутаться из этого затруднения. Только хитрость и изворотливость оставались у нее для того, чтобы скрыть свое тайное блаженство. И потом, Повель не может мучиться от ее измены, пока не откроет ее. Стало быть, ей следует таить свою радость не только ради себя, но и ради него. Так убеждала себя Мэрит.
жизнью, как в этот час. Он проголодался, но Мэрит уже стряпает ужин, он утомился, но скоро ляжет в постель. Все было хорошо.
А сейчас, после двух дней отлучки, это чувство довольства ощущалось им еще сильнее. Повель лежал на лавке и думал о том, что ему грех сетовать на жизнь. В доме отца ему больше не было так хорошо, как прежде, и это, видно, оттого, что ему теперь куда лучше в собственном доме, где он сам себе хозяин. Тут ему все по душе, и причиной тому — теплая близость молодой жены, которая хлопочет в доме, пока он отдыхает.
Усадьба у него богатая, без долгов. Телом он здоров и крепок, хвсрь и боль неведомы ему. Само собою, дневной труд на земле нелегок, но потом приходит вечер и приходит ночь. И наступает воскресенье, когда можно хлебнуть вина, и притом вдоволь, потому что есть время проспаться до того, как наступит новый трудовой день.
И в жены ему досталась девушка, которую он желал и которую сам выбрал. Иной судьбы Повелю и не надо. Отец, должно быть, скоро умрет, но такова уж доля всех стариков; он и сам умрет в свой час, так что горевать тут не о чем.
В этот вечер Повель, как никогда, был доволен жизнью. В доме отца ему было одиноко по ночам; может, ему недоставало Мэрит? Только сейчас, когда он лежал, наблюдая за ней, ему это пришло на ум. Насытившись ужином, он лег и стал дожидаться Мэрит. Она мешкала, как всегда, когда у нее по вечерам бывало много хлопот по дому. Потом она пришла. Она улеглась в постель, и он, как всегда, потянулся к ней.
Но тут она вдруг стала жаловаться на нездоровье. Что-то ей неможется. Голову, как сверлом, сверлит, и в середке ноет. Нынче ей не хотелось бы… И она попросила, чтобы он не трогал ее сегодня…
Повель не стал ее неволить и тотчас согласился, хотя и был немного разочарован. Не то чтобы кровь у него была уж очень горяча; просто он привык обладать ею перед сном. Это было вроде как заведено.
Мэрит была так благодарна ему, что он даже устыдился. Само собою, он побережет ее, раз ей неможется. Что он, изверг, что ли, какой?
Но когда нездоровье жены не прошло и назавтра, Повель встревожился. Он приступил к ней с расспросами. Что это с ней сделалось? Днем она вроде бы работала, как всегда. Может, ей следовало бы поберечь себя и полежать в постели? Вечером она, как обычно, ходила в рощу доить и, видно, надорвалась, неся полное ведро молока. Раз ей не по себе, то нечего изводить себя, не след ей ходить на дойку. Худо печется она о своем здоровье, а ведь оно нужно не только ей, но и ему. Не подумала она, верно, об этом. Повель распекал ее, но ведь это было для ее же пользы.
На третий день Мэрит была совсем здорова, но тут вышла естественная помеха, так что на этот раз у Повеля не было повода приставать к ней с расспросами.
