Долбаное безумие.
Его раздражали не только дела, связанные с проектом. Кайцзун отлично понимал, что идеалистические ожидания, которые у него копились перед поездкой на родную землю, рухнули.
В его памяти был будто провал, разделяющий его детство на Кремниевом Острове и тот момент, когда он пошел в школу в Америке. Будто две бобины кинопленки склеили насильно, то ли сознательно, то ли как-то иначе, а на стыке между ними был прыжок во времени.
Сильнейшее непонимание. Он был ребенком, которого вырвали из привычной обстановки, оторвали от родных и друзей и бесцеремонно поместили в странный мир, в котором вместо языка его детства люди издавали странные и непостижимые звуки, где вокруг были чужие люди иных рас, совершенно непохожие на него самого. Он не мог читать, не мог писать, стал плохо спать и есть, у него даже нарушилась ориентация в пространстве и времени, просыпаясь, он минут двадцать вспоминал, где же он находится. За эти полгода Кайцзун, которого теперь на западный манер звали «Цезарь», переезжал с родителями из города в город, пока они искали место, где обосноваться. На то, чтобы учиться разговаривать с чужими людьми, у него не было ни возможности, ни смелости.
Он перестал разговаривать даже с родителями.
Эта тревога не покидала его, пока он не поступил в университет, но даже тогда он продолжал ощущать, что не до конца интегрировался в окружающее его американское общество. Он был непохож на КРА, китайцев, родившихся в Америке, и был непохож на китайских студентов, окончивших школу в Китае и приехавших в Америку учиться. Как бы он ни старался, каких бы успехов ни добивался, от остального мира его будто отделяла невидимая стена. Кайцзун/Цезарь ощущал себя существом, оказавшимся между двух параллельных миров, неспособным найти место, где он ощутил бы себя своим. Поэтому в конечном счете он и решил специализироваться на истории, погружаясь в мир, отделенный от реальности стеной времени. Там он чувствовал себя более безопасно.
Когда он увидел предложение работы от «ТерраГрин Рисайклинг», то нажал кнопку «Подать заявление» не раздумывая. Его охватило желание, которое он подавлял в себе многие годы. Ему очень хотелось вернуться домой, вернуться в тот мир, которому он когда-то принадлежал, говорить на тополекте, который он слышал с младенчества, есть еду, которую он ел в детстве, увидеть хорошо знакомую землю и море. Он считал, что сможет использовать свой интеллект и знания, чтобы принести на родную землю высокие технологии и эффективный менеджмент «ТерраГрин Рисайклинг», сделать свой вклад в процветание родной земли. Думал, что эта работа позволит ему вновь ощутить чувство принадлежности, вернет ему ощущение жизни в реальном мире, и даже надеялся, что сможет устранить растущее отчуждение между ним и его родителями.
Но теперь Кайцзун понял, что тосковал не по родной земле, а по собственному детству.
В пятнадцатый день седьмого лунного месяца в Китае традиционно отмечался Праздник Духов. В даосской традиции этот праздник именовался Жун-юань, в буддийской – Ю‐Лань.
Каково бы ни было его название, смысл праздника заключался в том, что в этот день духам людей, весь год страдающих в аду, дозволялось ненадолго вернуться в мир живых, чтобы получить передышку. Для них это был единственный день в году, когда они имели возможность ощутить вкус настоящей еды. Живым предписывалось готовить к этому дню всевозможную вкусную еду с изысканными запахами, а также подносить духам призрачные деньги и возжигать благовония. Таким образом люди должны были принести облегчение страдающим духам и обрести благую карму, в особенности делая подношение одиноким духам, тем, у кого не осталось родных, чтобы о них заботиться, а также поминая собственных предков.
– Наверное, это что-то вроде американского Хеллоуина, – сказал Дядя Чень Кайцзуну.
На площади перед семейным святилищем клана Чень горожане возвели алтарь, больше десяти метров высотой. Наверху алтаря стояла двухметровая статуя Царя Духов, главного божества, покровительствующего празднику, которое должно было отпугивать недружественных духов и призраков. Перед алтарем находился стол для подношений, который уже заполнился аккуратно уложенными фруктами, разнообразным мясом, призрачными деньгами, золотыми и серебряными слитками из папье-маше и другими подношениями от множества семей. Дым от огромных двухметровых благовонных палочек висел над площадью, будто густой туман. Рядом со столом для подношений стояли три горы из папье-маше, украшенные вылепленными из теста руками Будды и надписями с буддийскими мантрами, успокаивающими страдающих приобщением к учению Будды.
