– Куда путь держим? – спросили патрульные.
– В Бездну.
– Документы?
Михалыч показал.
– Колыхаев Геннадий Михайлович… А в Бездну где?
– Вот.
Глянули в машину:
– Мать?
Михалыч кивнул.
– Почему не пристегнута? И руки на свободе.
– В смысле? – напрягся Михалыч.
– В смысле – наручники. – Один показал на запястье. – Мера против побега.
– Профилактическая, – добавил другой.
– Сходи принеси. – Первый мотнул второму в сторону патрульного «фордака».
Тот собрался идти.
– Какой еще побег?.. – закипел Михалыч. – Какие наручники?..
– Удобные, сейчас продемонстрируем. Ей в них хорошо будет.
Второй вернулся, покручивая наручниками.
Михалыч втянул в себя воздух.
– Я что, – выдохнул паром, – родную мать, как преступницу, повезу? У вас самих мать есть?
– Есть. И мать, и семья. Сидим без премии. Пять побегов за месяц.
– Моя никуда не убежит, отвечаю.
– Все отвечают… – хмыкнул первый. – А как в Бездне ломать начнет… Пять побегов.
Ветер подул сильнее, Михалыч наклонил голову:
– Куда тут бежать?..
– Никуда. Все равно бегут. – Обернулся ко второму: – Сходи, ветер убавь немного.
– Не получается же, говорю… Тумблер заело.
– Сильнее крутить надо!
Второй снова ушел.
– Заело, в натуре, – вернулся. – Точно, этот вредить начал.
– Умельца одного ищем, – пояснил первый. – Повадился тут один в наши леса.
Михалыч стоял, разглядывая нашивки патрульных. На них была лисья голова.
– Вы кто?
– Мы-то? Колины люди, – сказали патрульные.
Михалыч сунул наручники в карман и сел за руль.
«Фордак» Колиных людей пыхнул маячками и исчез сзади в снегу.
– Ну, что? – спросила мать.
– Колины люди, – сказал Михалыч.
– Надо ж, не узнала.
Михалыч удивленно мотнул головой, но промолчал.
– В милицию превратились, – продолжала мать, – времена какие… Ты им чего дал?
– Чего? Денег.
– Не надо было денег. Им они все равно ни к чему. В землю спрячут и тут же забудут. Лучше бы меня позвал, я б им сказку рассказала, за так бы отпустили.
Михалыч покрутил головой, разминая шею:
– За сказку?
Мать, кажется, кивнула.
– А что ты нам в детстве не рассказывала? – спросил, помолчав.
– Сказки?
– Ну.
– Пыталась. Василию рассказывала. И Сергею пыталась. И тебе еще немного… А вы сами меня затыкали. Начну рассказывать, а Василий, он уже тогда болел, так он мне сразу выдавал. Ты, говорит, мама, не такие сказки рассказываешь, надо как в книге или как в мультяшке. А я ему: сынок, это в книге сказки все выдуманные, а у нас в деревне настоящие сказки были. Их старики рассказывали, а они много чего своими глазами видали. А молодежь их слушала и не перебивала, как сейчас везде.
«Как разговорилась…» – думал Михалыч. Он обогрелся после разговора с Колиными людьми, начало клонить в сон.
– И какую бы ты сказку им рассказала?
– Какую? Да хоть про Колобка.
Михалыч усмехнулся. Мать почувствовала и обиделась:
– Посмейся, тебе бы только деньгами туда-сюда сорить. А в настоящем Колобке все по-другому было.
– И как?
– Никак.
– Ну, скажи.
– Сказала уже. Вы все умные, все меня в четыре рта затыкали всегда. Всю жизнь перед вами промолчала, и еще помолчу, немного осталось.
Устроила голову на спинку сиденья и прикрыла глаза.
– Дай повестку, еще раз почитаю, – ткнула в плечо.
Повестка пришла месяц назад, чуть больше. Вылезла из ящика вместе с обычной рекламной хренью. Он бросил ее под зеркало и стал стаскивать с себя сапоги. И забыл про повестку. Провалялась под зеркалом еще пару дней. Еще бы валялась неделю, месяц или два. Потом Лена все выбрасывала, весь нараставший хлам.
Выкинуть повестку они не успели. К счастью. Гемора было бы еще больше.
Ему позвонили из собеса. Геннадий? Михалыч? Здрав-ствуй-те. Повестку получали?
Одной рукой Михалыч держал трубку, другой ворошил хлам под зеркалом. Видел свое отражение в спортивном костюме, за спиной дверь в комнату матери. Слышала мать тот разговор? Мать говорила, что нет. Лена была уверена, что да.
Прижимая трубку, вскрыл конверт. Пробежал глазами. Так… Так… Споткнулся, пошел на второй заход. Так. Так. Т-т-ак… В трубке все продолжали говорить, иногда интересуясь, слышит ли он. Михалыч мычал. И перечитывал повестку: второй, третий, четвертый раз.
Как и со смертью отца, все это вначале напоминало розыгрыш. Недоразумение. Мать тоже все отрицала. Даже повозмущалась немного. Пока не съездили в собес. Оттуда приехала уже другой, маленькой, с окаменевшим взглядом. Закрылась в комнате, на стуки и вопросы не реагировала. Пока Лене это не надоело, со всеми вытекающими. После этого мать снова стала появляться и прикасаться к еде. Но Михалыч видел ее редко: вызовы перед Новым годом шли один за другим. То снег убрать с крыши, то баннеры с новогодней заманухой развесить. Лена собирала документы в Бездну, возвращалась никакая, со свекровью общалась ласково сквозь зубы. Оставалась Катюха. Но она свою родную бабушку после того, как та попыталась ей заплести в школу косички, вообще игнорировала.
