Согласно неизменному ритуалу Жозеф погладил кончиками пальцев фотографию, прикрепленную кнопками к перегородке. На него, улыбаясь, смотрел пухленький букинист, облокотившись на парапет.
— Здравствуй, папа! Как там, наверху? У меня потрясающая новость: ты снова будешь дедом. Будь бдителен, отведи от меня неприятности, потому что мне нужна защита, особенно сегодня вечером.
Он долго собирал свое исследовательское снаряжение и после тщетных попыток найти лампу Румкорфа схватил свечи и спички. Он отыскал компас, валявшийся в коробке, доверху наполненной изъеденными молью шерстяными вещами, которые Эфросинья свято хранила на случай очередной войны, вытащил новую записную книжку из-под «Жиля Бласа», оценил вес заржавевшей сабли национальной гвардии, отложил ее, сунул в карман несколько карандашей. Уже собираясь выйти, он взял еще моток бечевки и ножницы.
— Ну вот, я ухожу, но скоро вернусь.
Сгибаясь под тяжестью ноши, он заскочил на кухню, откуда стащил четверть палки колбасы, полбатона и нож. Эта кража отягощала его совесть, пока он не добрался до лавки «Маленький мавр». Там, среди мешков с сушеными овощами и бочек с сельдью, хозяин предлагал отличный кофе. Жозеф зашел на минутку, радуясь своей выдумке с мнимой болезнью, пробудившей в нем ностальгическое воспоминание о тех случаях, когда мальчишкой он ускользал от надоедливого надзора матери.
— Чем обязан такой честью? Мы нечасто видим вас, мсье Пиньо, — заметила официантка.
— Работа, мадам Бушарда, работа. Кстати, вас не затруднит отнести записку моей супруге?
Он нацарапал для Айрис записку, прося ее успокоить мать и ложиться спать, так как он вернется поздно.
— Это ведь на улице Сены 31? — уточнила мадам Бушарда, кладя в карман записку и чаевые.
— Все верно, третий этаж. Спасибо, мадам Бушарда, до встречи!
Фиакр привез его на улицу Сенк-Диаман, где он надеялся еще раз поговорить с Аделаидой Лезюер. Если повезет, ее бандитского вида дружка не будет дома. Ехал он довольно долго, и за это время заново пережил давнее ночное вторжение в развалины мрачной Счетной палаты.[81] Там он едва избежал смерти, и даже воспоминание об этом пугало и волновало.
Ставни в «Уютной каморке» были закрыты. Удивившись, что хозяева покинули кабачок в субботу вечером, Жозеф расспросил шорника, лавка которого располагалась по соседству.
— Аделаида? Она в больнице из-за раны на руке, которая воспалилась и сильно распухла. У бедняжки так подскочила температура, что Тотор заволновался, — объяснил мужчина, не вынимая папиросу изо рта.
— В какой больнице?
— Я ничего об этом не знаю. Тотор молчит, как рыба!
«Решительно, куда ни закинь удочку — всюду попадается эта проклятая рыба! Придется идти в замок с призраками», — подумал Жозеф.
Он сбился с пути и сориентировался только дойдя до колодца с конической крышей, из которого брали воду жители квартала Бют-о-Кай. Повернул назад. Выйдя на бульвар Италии, а затем на улицу Корвизар, заметил наконец аллею, ведущую к зарослям кустарника, которую окрестил «Автономной территорией Пиньо, известного французского географа».
Он шагал взад-вперед по тротуару, пока не улетучились последние прохожие, и только тогда углубился в чащу. Пока не было необходимости зажигать свечу, меркнущего дневного света было достаточно, чтобы прокладывать себе дорогу. Он вооружился веткой, чтобы раздирать ею стебли плюща и ломоноса, обвившиеся вокруг деревьев. Казалось, этот зеленый ад ждал его прихода, он словно вбирал его в себя, тут же скрывая его следы.
— Вот булыжники Виктора. Здесь я увяз в грязи, до сих пор видны мои следы. Только бы не угодить в болото! А вдруг я что-нибудь себе сломаю, или меня укусит змея, или я окажусь в зарослях ядовитого плюща? Нужны крепкие ноги, чтобы дойти до конца этого проклятого лабиринта, он то поднимается вверх, то спускается. Я бы здесь все выровнял, засыпал землей и построил диспансер или школу, где местным жителям станут вдалбливать, что их предки были галлами.
Он без конца терял равновесие, бранился и, не заметив ступеньку, покрытую опавшими листьями, чуть не врезался в акацию. Мох, выстилавший аллею, был пропитан водой сильнее, чем саварен — ромом.
