Томонага сложил руки на набалдашнике своей трости и задумчиво склонил голову.
— Я сказал вам, что сын болтался без дела, но, по сути, я мало знаю о том, чем он занимался. И ещё меньше — о его жизни до приезда ко мне. Но при его распущенности несложно представить, что он успел кому-то насолить.
— То есть я правильно понимаю, что конкретных предположений у вас нет?
— Как ни печально, да. При том, что речь идёт о моём собственном сыне…
— Когда вы виделись с ним в последний раз?
— Сегодня днём. Я ходил забрать эти корабли в бутылках. — Томонага показал на великолепные сувениры, стоявшие рядом на полке.
— Вы были одни?
— Нет. Меня, разумеется, сопровождала Намиэ.
— Вы говорили с сыном?
— Обменялся парой слов. Ничего существенного. Да и он меня избегал.
— За это время вы ничего не заметили? Может, он странно себя вёл или говорил с кем-то по телефону?
— Нет, ничего такого.
Кусанаги посмотрел на Намиэ:
— А вы?
— Я тоже… ничего не заметила, — тихо ответила она.
Кусанаги кивнул и повернулся к Каору. Как будто спрашивая, нет ли у неё дополнительных вопросов.
— Прошу прощения, но как давно вы нездоровы? — спросила она, рассматривая инвалидное кресло.
— Нездоров-то? И правда, когда меня прихватило? — Томонага глянул на Намиэ.
— Шесть лет назад, под Новый год, — ответила она. — Ты вдруг упал в ванной…
— Ну да. Ишемический инсульт. Видимо, сказалось моё чрезмерное пристрастие к выпивке в молодости. Да и курение здоровья не прибавило. Надо было брать пример с тебя! — Томонага сдержанно улыбнулся сидевшему рядом Юкаве.
— Полагаю, вам довольно тяжело ходить? — продолжила расспросы Каору.
— Встать, опираясь на трость, я ещё могу. А вот ходить… Разве что пару-тройку шагов.
— А руки?
— Паралич в левой пока прошёл не до конца. Но за счёт реабилитационных процедур я довольно хорошо её разработал. — Томонага пошевелил пальцами.
— Вы бываете где-нибудь?
— К сожалению, крайне редко. За последний год ни разу не выбирался из дома. Но то, что я сижу в четырёх стенах, меня не особо беспокоит. Я переживаю за Намиэ. Из-за меня она не может спокойно куда-нибудь съездить. Хотя я ей говорил: поезжай, развейся, ничего со мной не случится.
— Значит, госпожа Намиэ неотлучно находится здесь?
— До того, как я заболел, она работала в издательстве. Однако из-за меня ей пришлось уволиться. И я не могу себе этого простить.
— Я же просила, не говори так! — нахмурилась Намиэ, а затем повернулась к Каору. — Я не осталась совсем без работы — выполняю переводы на заказ. И дома у меня это получается лучше, чем в офисе.
Казалось, она пытается убедить слушателей, что вполне довольна своей нынешней жизнью.
— Может, хватит? — тихо спросил Кусанаги у Каору.
— Простите, ещё один вопрос. — Она подняла указательный палец. — Мать госпожи Намиэ скончалась десять лет назад. Вы не рассматривали возможность удочерить госпожу Намиэ?
— Рассматривал. Но сделать этого не мог.
— Почему?
— По-моему, ответ очевиден. Для удочерения требуется согласие моей законной супруги. А она бы его никогда не дала.
— Но ведь и её уже нет в живых…
— Уцуми, — неожиданно вмешался в разговор Юкава. — Личные обстоятельства складываются по-разному. Предлагаю воздержаться от излишне назойливых вопросов, пока ответы не понадобятся для расследования.
— О… Прошу прощения. — Каору втянула голову в плечи и поклонилась.
Томонага и Намиэ смущённо молчали.
Покинув особняк Томонаги, следователи отправились домой на «Паджеро» Каору: она за рулём, Кусанаги пассажиром. Юкава сказал, что ещё ненадолго задержится у своего учителя. Кажется, у него был зарезервирован номер в бизнес-отеле неподалёку.
Кусанаги доложил Мамии о продвижении дел по мобильному телефону. Повесив трубку, он шумно выдохнул:
— Завтра с утра отметимся в главке, после чего поедем на совещание в здешнюю полицию. Обсудим результаты вскрытия, а затем наметим план дальнейших действий. Осмотр места преступления проведём вместе е пожарными.
— Сперва следовало бы проверить связи погибшего.
— Пожалуй. Судя по словам отца, у того немало скелетов в шкафу. Ими стоит заняться.
— А что вы думаете по поводу отказа?
— Отказа от чего?
