«…Ведь всегда мы общаемся с энергией сущности, — замечает Флоренский, — и через энергию, — с самою сущностью, но не непосредственно с последней. И икона, будучи явлением, энергией, светом, некоторой духовной сущностью, а точнее сказать, благодатью Божией, есть больше, чем хочет считать ее мысль…»[649].
И еще: «При молитвенном творении высоких подвижников иконы неоднократно бывали не только окном, сквозь которое виделись изображенные на них лица, но и дверью, которою эти лица входили в чувственный мир. Именно с икон чаще всего сходили святые, когда являлись молящимся»[650].
«…Я почел это чудо столь важным и замечательным…» — так и хочется сказать, прочтя эти строки, словами Донато д'Анжелло Браманте, старинного друга великого Рафаэля. Все это лишний раз доказывает, что нет храма без искусства, нет связи с мирами Высшими без истинного художества и нет без последнего духовного роста самого человека и эволюционного его восхождения на предназначенные ему Космосом вершины.
Понимая все это, мы можем себе представить, какой вред был нанесен целой стране, в которой искусство было заменено социалистическим реализмом, а связи с Высшим были оборваны и расшатаны. И еще один момент, который открывает нам Флоренский, исследуя проблему истинного искусства иконописи. Духовные подвижники, возведенные различными религиями в ранг святых, назывались свидетелями миров нездешних.
И тут в рассуждениях Флоренского мы слышим многое из того, что находим в книгах Живой Этики, повествующих о новом энергетическом мировоззрении, которое зародилось на планете Земля в XX веке.
«Небо от земли, — пишет русский священник и философ, — горнее от дольнего, алтарь от храма может быть отделен только видимыми свидетелями мира невидимого — живыми символами соединения того и другого, иначе — святыми тварями. Это они, зримые в видимом, свободные от сообразия веку сему, преобразовали свое тело и, обновив свой ум, пребывают „превыше мирского смятения“, в невидимом. Потому они и свидетели невидимому — свидетели сами собою, самим видом своим, ликом своим. Они живут с нами и доступны общению, даже доступнее нас самих; они не призраки земли, но плотно стоят на земле, совсем не отвлеченные, совсем не бескровные. Но они — не только они не кончаются заглушенно, тут же на земле; они — идеи, живые идеи мира невидимого. Они, свидетели, — можно сказать возникают на границе видимого и невидимого, как символические образы видений при переходе от одного сознания к другому. Они — живая душа человечества, которою оно вошло в мир горний, отложив призрачные мечтания при переходе и, восприняв иной мир, при возвращении долу, себя самих преобразили в ангельские образы мира ангельского»[651].
В этом удивительном фрагменте сквозь легкий налет традиционных церковных образов ярко пробивается высокая философская мысль о тех, кто обитал и обитает сразу в двух мирах — плотном и тонком, видимом и невидимом, о крепко стоящих на нашей грешной земле подвижниках, святых, Великих Душах, которые, жертвуя достижениями своей эволюции, возвращаются на Землю, чтобы изменить ее энергетику, принести весть о нездешних «ангельских» мирах и помочь земному человечеству вырваться, наконец, из пут плотной и тяжелой материи нашего трехмерного мира. Свидетели миров иных, «живая душа человечества», Учителя, Подвижники, Святые ведут упирающееся человечество сквозь инерцию плотной материи, по лестнице Космической эволюции.
И высшая реальность, и свидетели, и свидетели свидетелей, и истинное искусство, помогающее идти нам по пути Космической эволюции, — все это объединилось в феномене «Елена Ивановна и Николай Константинович Рерих».
