Мудрость веков - страница 156
Исследования тревожили. Он понимал, что если это случилось в прошлом, то может произойти и в будущем. К любой проблеме он подходил исторически. Исследуя прошлое, делал выводы для будущего. Земля болела. Плодородные земли превращались в пустыни. Человек был расточителен и неосмотрителен, он мало думал о будущих поколениях. Люди уничтожали леса и оставляли землю незащищенной.
И земля мстила за себя, поглощая очаги культуры, засыпая песком целые города. Культура тесно связана с землей. Одно не существует без другого. Разрушение одного ведет к гибели другого. Рерих всю жизнь защищал культуру. Теперь надо было защищать землю. Он оказался одним из первых, кто поднял тревогу. Тогда эта тревога, возможно, казалась надуманной, неактуальной. Человечество волновали иные вопросы. Политические тревоги мира несли неуверенность в завтрашнем дне. Многие тогда не могли предположить, что через несколько десятков лет эта проблема станет для всех едва ли не самой насущной. Ее назовут охраной окружающей среды. Но тогда он был одним из немногих, кто предвидел такой поворот. Он исследовал пустыню как болезнь земли. Он поставил диагноз этой болезни и предложил свой способ лечения. Это были засухоустойчивые растения, которые Рерих начал собирать на Баргинском плато Внутренней Монголии в предгорьях Хингана. «В этом смысле, — писал Николай Константинович, — степи и гоби Азии дают прекрасные материалы для изучения. На этих песчаных барханах, на бесчисленных холмах еще держится самобытная, устоявшая против всех невзгод растительность»[534]. Свой короткий экспедиционный дневник он назвал «Да процветут пустыни».
Японские власти выслали экспедицию с Баргинского плато, когда та вошла в район, расположенный между двумя озерами — Далай-нор и Буир-нор. Рядом были границы Народной Монголии и Советского Союза. Японские оккупационные власти не интересовала проблема процветания пустынь. Их интересовало другое. Здесь, в районе Гоби и Хингана, они готовили военные провокации против СССР и не нуждались в лишних наблюдателях. Приказ о высылке был по-военному короток и категоричен. Николай Константинович вернулся в Харбин, стараясь как-то еще спасти экспедицию. Но японские власти были непреклонны и недвусмысленно показали, что шутить они не намерены. К тому же русские эмигранты были настроены к Рериху враждебно. Его «просоветская позиция» их не устраивала. Дни пребывания в Харбине были изнурительны и неприятны. На Николая Константиновича клеветали и ему угрожали. С ним вели двусмысленные, скользкие разговоры; что-то сулили, к чему-то склоняли. Но он продержался в Харбине три месяца, пока не стало ясно, что разрешение на экспедиционные работы японцы не дадут. Дальше оставаться там было просто опасно. Рерих уехал оттуда в ноябре 1934 года, пересек Желтое море и оказался в Китае, который еще не был захвачен японцами. Теперь его надежды были связаны с Пекином. Если ему дадут там разрешение, то он сможет поработать в южной части Внутренней Монголии, там, где лежали пустыни Гоби и Алашаня.
В Пекине, как и во всем Китае, было тревожно и беспокойно. Однако разрешение на экспедицию Рериху выдали.
…У Калгана открылась Великая Китайская стена. Она тянулась по синеющим горам, уходя в бесконечную даль. Было начало весны, над стеной и горами стояло прозрачное, бледно-голубое небо. На склонах гор сквозь пожухлую прошлогоднюю траву пробивалась свежая зелень. Массивные квадратные башни шагали по вершинам, соединенные каменной лентой неприступной стены. «Когда вы выезжаете за Великую Китайскую Стену, то, сколько бы раз вы ее ни видели, всегда подымается особенное ощущение чего-то великого, таинственного в своем размахе. Только подумать, что за три века до нашей эры уже начала созидаться эта великая стена, со всеми ее несчетными башнями, зубцами, живописными поворотами — как хребет великого дракона через все горные вершины. Невозможно понять сложную систему этих стен, с их ответвлениями и необъясненными поворотами, но величие размаха этой стены поразит каждого путника, поразит каждый раз»[535]
