Он так никогда не поступит. Никогда. Он лучше подождет. Ведь ему не все равно. А потом, в один прекрасный день, когда поймет, что готов…
Удар… Удар…
Мука сыпалась на него дождем. Она стекала по нему ручейками и речушками. Она кружилась вокруг него. Он был снежным человеком, йети, ходячей лавиной. Удар… Удар… Он вымещал все свои мелкие разочарования последних трех недель на потрепанных мешках муки. «Не оставляй ее здесь, Сайм». «Будь осторожен». «Ты уверен, что она в безопасности?» Неужели так же думала и мать, когда тащила его с собой в спортивный клуб, чтобы раз в неделю позволить себе расслабиться и поиграть в бадминтон? Как мог он, свесившись через перила, доставать ее своим нытьем? Как он мог?
Удар… Удар… Удар… Новые мешки разрывались в воздухе и просыпались дождем муки. Его мать святая. Он должен подарить ей цветы. Он прижмет Саида к стенке, заставит одолжить ему часть прибыли, нажитой нечестным путем, и купит ей дюжину красных роз. Она это заслужила.
Разорвав последних младенцев по швам, по локоть в муке, он сыпал муку во все стороны. Он был счастлив, и ничто не могло омрачить его радость. Пусть назначают ему еще сколько угодно наказаний — хоть до конца света. Ему плевать. Один час в день? Полная ерунда! Особенно по сравнению с тем, чего он только что избежал!
Он не мог сдержаться. Он запел.
— Морю навстречу парус расправлю,
Полною грудью ветер вдохну…
Мучная буря сопровождалась громогласной песней. Зачерпывая все новые горсти муки, он раскидывал их вокруг себя. Белое на белом. О счастливый, счастливый Саймон!
— Клятвы забуду, вещи оставлю,
— распевал он.
— Лишнего на борт я не возьму…
Мука слепила ему глаза, как порывы зюйд-веста.
— Выйду к восходу с верою в сердце…
— пел он все громче и громче. Он избежал ловушки. Его накажут, но он остался свободен. И у него еще будет время, чтобы проявить ответственность.
— Не унывайте, родные мои…
Мешки являли собой довольно жалкое зрелище. Весь коридор, из конца в конец, был усыпан мукой. Жаль, что это проделал не четвертый «В» на школьной ЭКСПО. Но это неважно. По крайней мере, они многому научились.
Бесподобный голос звенел.
— Вы остаетесь нянчить младенцев…
Совершив последний удар, Саймон зашагал прочь по коридору.
— Парус души моей, прочь от земли!
Мартин Саймон, который воспользовался случаем и вышел в сортир дочитать последние страницы «Поисков Святого Грааля», оторвался от книги и поднял голову.
«Вот доблести источник и отваги», — не мог не повторить он, тихо прошептав эти слова себе под нос. Потому что казалось, что здесь, прямо перед ним, возник кто-то необыкновенно высокий и сильный, шествующий как рыцарь в белоснежном белом вихре — ужасающий и ошеломительный.
Мартин Саймон вжался в стену, когда мимо него с песней прошествовал Саймон Мартин.
А мистер Картрайт, который в раздражении вышел в коридор на поиски своего заблудшего ученика, услышав грандиозный, грандиозный тенор, умноженный эхом стен и потолка, уважительно уступил дорогу юноше, следующему в безоблачное будущее, подобно кораблю-призраку под белым парусом.