К счастью, лодка прочно сидела кормой на подводном камне иначе… Впрочем, тогда вы не читали бы этой повести. Но прочность эта все же была мнимой. Течение в любой момент могло стащить нас камня и хряпнуть о скалу.
— Взять всем шесты! — скомандовал Игнат, ибо Кузьма командовать был сейчас не в состоянии.
В лодке лежал только один запасной шест. Вооружились кто чем — досками, палками, коленами от удилищ — и пиками надавили их в сторону скалы.
— Дави на правый борт!.. Теперь на левый!.. На правый… На левый…
Раскачали лодку, она сошла с камня и ринулась на скалу.
Виктор дал задний ход, мы одновременно ткнули своими копьями в мгновенно надвинувшуюся каменную массу…
А потом долго сидели на берегу, прежде чем решиться на дальнейший штурм.
На всех нас нашло непреодолимое желание говорить, рассказывать, смеяться над совсем не смешными вещами, словно мы целую вечность не виделись.
Слушателей не было. Были только говорящие. И лишь одни скалы молчали, угрюмо поглядывая на нас.
Я, помнится, нес околесицу о великих мореплавателях прошлого, штормах, Робинзоне и необитаемых островах. Валера, яростно жестикулируя, доказывал преимущества самбо над классической борьбой, Кузьма что-то молол о капитане Куке. Виктор вновь вспомнил Черное море и его пляжи, расцвеченные плавками и купальниками. Игнат же рассказывал, как он додумался отремонтировать разработанную втулку с помощью банки из-под сгущенного молока. Со стороны наша беседа наверняка походила на шумный и несуразный восточный базар.
Потом все, будто по команде, затихли и расслабились. Валера сказал:
— А ведь Волнушечки могло среди нас сейчас и не быть.
— А ты бы плясал от радости, да? — процедил я.
— Ду-урак!
— От дурака слышу.
Ничего умнее я ответить ему не мог. Я был зол на себя за потерю шеста и свое неудачное сальто-мортале, а тут еще Валеркины подковырки. Ведь никто ничего не сказал, и словом никто не обмолвился о моей оплошке, Валерке же обязательно надо позубоскалить и, конечно, не без задней мысли: дескать, будь он впередсмотрящим, такого бы не случилось.
Валера обиженно отвернулся.
— Проплыть можно, — сказал Виктор, не сводя глаз с прижима. — Нужно только взять чуть правее и часть груза оставить.
Солнце прыгало по скале яркими бликами, и создавалось впечатление, что скала смеется над нами. Росшая и расщелине сосенка неодобрительно покачивала вершинкой. Мрассу бесновалась по-прежнему и даже, казалось, еще злее билась о каменную твердь и вспенивала воду.
Перспектива вновь испытать пережитое мне не улыбалась. Возможно, и другие не очень-то жаждали повторить бросок.
— А вообще я, пожалуй, пойду один, — сказал Виктор Оладышкин. — А вы бережком с рюкзаками. Проскочу, не беспокойтесь.
— Я с тобой, — сказал адмирал и покраснел. Наверняка эти слова вырвались у него нечаянно, просто из чувства солидарности.
Виктор глянул на Кузьму, ухмыльнулся:
— Давай…
Кузьма оторопел, сглотнул слюну, смахнул со лба потную капельку. Такого подвоха от боцмана он явно не ожидал.
Отступать, однако, было некуда. Кузьма потоптался немного, вздохнул тяжко, будто в последний раз видит белый свет, и полез в лодку.
Но зато стоило посмотреть на адмирала, когда опасность осталась позади. Нет, внешне он не выказал радости, ничего, мол, особенного не произошло, так и должно было быть, на то он и адмирал славного флота. Кузьма спокойно, из-под ладошки посмотрел вдаль, но в нарочитом этом спокойствии было столько торжества, столько достоинства, что мне, например, стало стыдно за себя: почему же я не поплыл вместе с Виктором.
Кузьма опустил руку и негромко так молвил:
— Ну, что же… Двигаем дальше. Пока все идет благостно!
