Земляника аккуратными щепотками разошлась по ребятам — чтобы хватило каждому (в том числе и Максимке). Его хлопали по плечам, ерошили челку и предлагали прихватить с собой: мол, засунем тебя под лавку и никто не заметит. В шутках была капелька виноватости: мы едем дальше, а ты остаешься. Не обижайся… Максимка и не думал обижаться. Десятилетний ветеран «Каравеллы», давно впитавший в себя отрядные понятия справедливости, он радовался за друзей, вот и все.
Потом он долго махал вслед вагону…
А синюю с белыми горошинами кружку мы забрали с собой, на память о встрече, потом привели обратно, в Свердловск, и она долгое время служила «чайной посудиной» для вахтенных нашей флотилии.
Ну, а при чем здесь Кролик?
Да так уж все связывается в памяти — одно к одному. Потому что именно в Кунгуре, во время короткой стоянки, сестра купила этого малыша, выточенного из кусочка белого мрамора. Стоил он гроши, и можно было побаловать себя уральским сувениром…
Размером Кролик с мелкую картофелину. Смирный такой, с лежащими на спине длинными ушами, с продолговатыми глазками. Сидит, чуть съежившись и поджав под себя передние лапки. Кончики лапок теперь отбиты, и я жалею Кролика, когда беру его в ладони. Но он смотрит как ни в чем не бывало… Мраморная шкурка его слегка потемнела, кое-где на ней рыжие пятнышки, но мне кажется, что таким он был и во времена моего детства. Необидчивый, тихий, очень спокойный и… твердый в этом спокойствии. С характером…
Сестра привезла его в Тюмень, поставила на этажерку среди других своих безделушек и, мне кажется, потом не очень-то обращала на него внимание. А я — обращал. Когда подрос. Катал мраморного зайчонка в деревянном грузовичке, устраивал на жительство в картонном домике, укладывал под подушку, когда ложился спать. Да, он был для меня именно зайчонком. Сестра, любившая точность во всех вопросах, не раз внушала мне, что это не заяц, а кролик. Я почти не спорил. Но про себя считал, что Кролик — это имя, а порода у малыша заячья…
По правде говоря, я и теперь считаю его зайцем, который лишь прикинулся кроликом. Порой даже говорю ему об этом (как в пятилетнем возрасте). Он не возражает. Он помогает мне вспоминать. И я вспоминаю детские годы, сказки про зайца и Лису, заросшие лютиками канавы и тут же — барабанщика Максимку, землянику в синей кружке и город Кунгур. По научному это называется «цепь ассоциаций». То есть когда одна мысль цепляется за другую. И от Кунгура (где я в общем-то и не бывал), здесь никуда не деться. Это родина моего Кролика…
Иногда рассудительные люди меня спрашивают:
— Как же так! Вы, уральский житель, ни разу не побывали в близком от вас Кунгуре, не посетили знаменитую пещеру?!
Я развожу руками:
— Да вот, не пришлось…
Про знаменитую на весь мир Кунгурскую пещеру слышали многие. Почти каждый день туда ездят экскурсии. Люди глазеют, ахают, дивятся подземным чудесам. А я не люблю коллективно глазеть и ахать. И, чтобы отвязаться от вопросов, небрежно говорю:
— Все эти пещеры одинаковы. Что в них особенного? Был я например, в пещере Вельямар, что рядом с городом Матансасом на Кубе. Знающие люди рассказывали, что там очень похоже на Кунгурскую…
Нашу маленькую советско-писательскую делегацию водили среди подсвеченных цветными лучами скальных глыб, великанских сталактитов и сталагмитов, по исполинским гротам и тесным коридорчикам, где приходилось сгибаться в три погибели. Потолки таких коридорчиков были покрыты щетиной из мелкими каменных сосулек. Я неосторожно выпрямился и ободрал о них спину. Порвал рубашку и расцарапал кожу на лопатке. Сопровождавшие нас девицы-экскурсоводы сочувственно заохали. Мой рыжебородый товарищ Игорь Нагаев по прозвищу Барбудо (он был тогда заместителем редактора в журнале «Детская литература») достал из сумки флакон тройного одеколона. Велел снять рубашку, плеснул пахнувшую спиртом жидкость на ладонь, протер мои царапины. Я зашипел.
— Зато останешься жив, — пообещал Барбудо.
Темнокожая, пылко-красивая экскурсоводша сказала, что зашьет мою рубашку. И зашила, когда возвращались в Гавану на автобусе. Барбудо подарил ей флакон с тройным одеколоном. Девица просияла. В ту пору, в начале семидесятых, одеколон был на Кубе великим дефицитом. Помню, что на такой же бутылек я выменял у худого щетинистого рыбака полдюжины большущих антильских раковин и кокос…
