Мраморное поместье - страница 8

Она рассказывала, будто, проезжая куда-то, сбилась с пути и, к ужасу моему, оказалась подругой Марии по школе… Пребывание ее у нас продолжилось, она сумела зачаровать романтическое воображение Марии рассказами о своих приключениях, полными огненной фантазии и сказочной заманчивости. Я не мог протестовать, когда жена моя пригласила ее погостить в нашем доме.

С удивительным знанием человеческой души привлекала она Марию, гипнотизируя ее, как удав кролика. Порой мне казалось, что нежная Мария испытывала, по отношению к ней, что-то похожее на боязнь, и в то же время не могла оторваться от таинственной нити ее рассказов. Вместе с тем, Аглая с утонченным наслаждением пересыпала разговор такими намеками, понятными лишь мне одному, что достаточно было тонкой паутине где-нибудь прорваться, чтобы счастье Марии было разбито; она узнала бы все.

Я чувствовал, что мы находимся в ее власти, что она водит Марию над пропастью с закрытыми глазами, что ей достаточно одного движения, чтобы столкнуть ее в бездну.

Невыразимый ужас и бешенство душили меня и в бессонные ночи, скрытые от Марии, я задумал то, что исполнил… Нужно было спешить, так как состояние мое не укрылось от чуткой души Марии; она начинала за меня тревожиться.

Случай пришел мне на помощь. После поездки в город, Аглая неожиданно заявила, что ей необходимо спешно уехать.

— Однако, — прибавила она с улыбкой торжества, понятной лишь мне одному, — я надеюсь возобновить или, вернее, продолжить наше старинное знакомство с вами, Мария, так как покупаю имение по соседству и буду бывать в городе К., где и вы ведь проводите зиму.

В это мгновение я твердо решился: я знал, что намерение Аглаи — погубить Марию и снова овладеть мною.

Ты помнишь болото, где меня встретил? Оно называется «Гнилое пятно». Это ближайший путь от имения к железной дороге в П. Я сам взялся отвезти Аглаю на поезд. Мы ехали вдвоем, в крытом кабриолете. Закат догорал, и надвигались тучи, когда мы подъехали к «Гнилому пятну». Здесь я предложил ей выйти из экипажа, и у той сосны, где ты меня застал, между нами произошел разговор, о котором мне тяжело вспомнить. Сначала я просил ее навсегда оставить меня и Марию, затем долго сдерживаемая ненависть охватила меня всего. Никогда ни с кем я не разговаривал с таким бешенством; я угрожал ей смертью.

— Жалкий! — засмеялась она своим ужасным смехом, напоминавшим лязг оружия. — Мы с тобой связаны судьбой! Если ты даже умертвишь меня, то я все же уничтожу тебя, слепец, потому что смерти нет! нет ее, когда хочешь мстить!!

Кровь ярости хлынула мне в голову.

— Есть смерть! Вот она! — закричал я и вонзил ей нож в горло; кровь брызнула мне на руку…

Вслед за этими словами Анатолия, где-то сквозь бурю, свирепевшую за окном, я услышал (или мне почудилось) протяжный вой. «Опять она», — подумал я и как-то невольно содрогнулся.

Но, видно, Анатолий тоже слышал звук: знакомое выражение ужаса, имевшего много градаций на его лице, зародилось в нем. Несколько секунд мы чутко прислушивались: ничего, кроме бури; ветви старого парка бились в окна…

— Не буду тебе рассказывать, как я скрыл преступление, — продолжал он, — как бросил тело и багаж в болото, ездил на станцию, посылал знавшего меня носильщика купить некоторые принадлежности женского туалета — щипцы для завивки волос, одеколон и конфеты, — чтобы воспользоваться его показаниями в случае надобности. Быть может, это было излишне; не было возможности ничего открыть. И все-таки я боялся не суда, а мести…

Ведь она же отомстила мне, — вдруг прошептал Анатолий, и знакомое выражение безумия опять сверкнуло в его взгляде. — На следующий день Мария заболела и была осуждена на смерть, а в лесу появилась… моя судьба…

Он не договорил и как-то испуганно замолк; мне становилось страшно; пароксизм безумия, казалось, приближался. Он продолжал изменившимся голосом:

— Мы шли с Марией в лесу, мы возвращались с прогулки; пошел холодный проливной дождь, мы бежали, а за нами шла она и выла… Мария знала все… она знала судьбу… Она задыхалась от бега, дрожала от ужаса, спотыкаясь, цепляясь за меня руками, и озиралась, как ребенок… Напрасно я успокаивал, говорил, что она не опасна… ах, все напрасно! Напрасно я призывал докторов, когда она заболела плевритом, а затем чахоткой… Напрасно умолял уехать: она не хотела покидать родного гнезда…