* * *
— Вот, проклятие! — воскликнул старик в спецовке. Он замер на верхней ступеньке, как вкопанный. Его руки были тяжело нагружены…
Конечностями, — догадался Типпс. Он нес отчлененные конечности.
— Не двигаться! — Типпс с удивлением уставился на этого сморщенного человечка. Он продолжал держать его под прицелом своего «Глока 17», чья обойма была полна «ремингтоновскими» патронами 9-го калибра. В его голове, казалось, происходили какие-то скрытые расчеты. — Ну же, — сказал Типпс. — Бросай… конечности.
Нахмурившись, старик выпустил ношу из рук. Две руки и две ноги со стуком упали на деревянный пол.
— Садись в то кресло рядом с комодом. Руки держи на коленях. Будешь со мной, блядь, шутить, и, клянусь богом, я тебе башку отстрелю нахер!
Морщась, старик сел в древнее тростниковое кресло, тут же заскрипевшее под его весом.
— Не произноси бранных слов, и не поминай имя Господа всуе.
Типпс продолжал держать его на мушке.
— Так ты и есть тот парень… мистер Торс.
— Меня так называют? — пробормотал мистер Торс. — Глупее имени я не слышал.
Но мысли Типпса уже вращались в калейдоскопе удивления, триумфа и тщеславия. Я взял его, — думал он. — Взял мистера Торса.
— А ты, значит, легавый, да? — спросил Луд. — Как ты нашел меня, сынок? Расскажи.
— Я шел за тобой со стоянки для грузовиков.
Луд чуть не шлепнул себя по лбу. Вот я дурак! Сам привел легавого прямо к себе домой! Япона мать! Похоже, в последний раз на толчке я все мозги свои высрал!
Но, конечно же…
Луд верил в провидение. Он верил в то, что говорилось в книгах, верил, что пути Господни неисповедимы. И он принял за провидение то, что этот легавый заставил его сесть в кресло рядом с комодом его усопшей матушки. И Луд знал, что в верхнем ящике этого комода лежит большущий папашин револьвер «Уэбли»…
* * *
Типпс огляделся. Просто фантастика какая-то! Я в доме мистера Торса!
— Я хочу знать, чем ты тут занимаешься.
— Ты о чем, сынок?
— О чем я? — рассмеялся Типпс. — Я хочу знать, зачем ты расчленил шестнадцать женщин за последние три года. Вот, что я хочу знать. Ты держишь их живыми, так?
Седые волосы мистера Торса торчали в разные стороны, подбородок был усеян белыми волосами.
— Держу кого живыми?
— Девушек! Торсы! — закричал Типпс. — Судебный техник сказал мне, что торс, который ты выбросил прошлой ночью, умер в течение последних сорока восьми часов, ты чокнутый старый засранец! Мы сличили ее тело с набором конечностей, которые ты выбросил четыре месяца назад. Она была на втором месяце беременности! Ты, что, оплодотворял их? Говори, зачем! Срань господня!
Мистер Торс закрыл глаза.
— Сынок, пожалуйста, мог бы ты не поминать имя Господа всуе?
— Говори же, ну!
Типпс сделал шаг вперед, направив «Глок» старику в лицо. Но тут скользящий взгляд Типпса зацепился за ряд стоящих на комоде книг. Какого… черта? Многие из названий он узнал, многие книги были у него самого. Основные работы самых знаменитых философов в истории мира. Сартр, Кант, Софокл, и Гегель. Платон, Хайдеггер, и Ясперс. Фома Аквинский, Кьеркегор…
— Ты… — Типпс замешкался, — читаешь… это?
— Конечно, — ответил мистер Торс. — Думаешь если я хожу в спецовке и живу в захолустье, то я тупой деревенщина, которому нет дела до смысла жизни? Позволь мне сказать тебе кое-что, сынок. Я не сексуальный извращенец, как ты, наверно, думаешь. И не психопат.
— А кто ты тогда? — голос Типпса проскрипел как гравий.
Мистер Торс спокойно продолжил:
— Я своего рода поставщик, понимаешь? Поставщик объективированной человеческой активности. Это называется волюнтаристский идеализм, сынок. Понимаешь, абсолютная воля является иррациональной силой, пока не применяешь ее к механизмам причинной положительности, как противодействующую силу к порочной конкретности нигилистичной докрины. То есть, сынок, как индивидуумы одной и той же вселенной, мы все зависим от стебля метафизического дуализма, и должны понимать, что являемся трансцендентными единицами бытия. И мы предпринимаем объективные действия, сынок, чтобы превратить такие штуковины, как наши единицы бытия в функциональное освобождение субъективной положительности в плане Всевышнего, понимаешь? Нет, я не психопат. Я — вассал, хранитель Кьеркегорианских основ человеческого предназначения.
