На пути канонизации Маяковского, начавшейся, в общем-то, сразу после смерти «первого поэта революции», стояли свои знаменательные вехи. Главная из них относится к декабрю 1935 года, когда страна узнала, что, по выражению Н.Н. Асеева, «Маяковского Сталин почтил вниманием…»[176]
Сталинский афоризм имеет свою историю. Он восходит к резолюции, поставленной Сталиным на письме к нему Лили Юрьевны Брик от 24 ноября 1935 года. В письме содержались жалобы на бюрократические препоны, мешающие развернуть кампанию по увековечению памяти Маяковского (воссоздать мемориальную квартиру, издать Полное собрание сочинений и т. д.), сообщалось, что "по распоряжению Наркомпроса из учебника современной литературы на 1935 год выкинули поэмы «Ленин» и «Хорошо», указывалось на то, что «наши учреждения не понимают огромного значения Маяковского – его агитационной роли, его революционной актуальности. Недооценивают тот исключительный интерес, который имеется к нему у комсомольской и советской молодежи»[177] и т. д. Ознакомившись с письмом Л.Ю. Брик, Сталин согласился со справедливостью ее претензий и поручил секретарю ЦК ВКП(б) Н.И. Ежову «разобраться». Сталинская резолюция гласила: «Т. Ежов! Очень прошу Вас обратить внимание на письмо Брик. Маяковский был и остается лучшим, талантливым поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям – преступление. Жалобы Брик, по-моему, правильны. <…> Сделайте, пожалуйста, все, что упущено нами. Если моя помощь понадобится, я готов. Привет! Сталин».
Афоризм вождя «впервые был опубликован в „Литературной странице“ „Правды“ 5 декабря 1935 года в редакционной статье „Владимир Маяковский“ и немедленно подхвачен всей прессой. <… > Эпитет „талантливый“ был сразу же уточнен суперлативом „талантливейший“. <…> 6 декабря формула Сталина была включена в редакционное послесловие к публикации последней речи Маяковского (на диспуте о „Бане“ 27 марта 1930 года) в „Известиях“ (№ 283 (5836), стр. 4). В „Литературной газете“ от 9 декабря Маяковскому была отведена целая страница со сталинским лозунгом в заголовке».[178] С тех пор эпиграф из Сталина украшал почти любой труд о Маяковском. Более того, сталинской директивой жестко определялся тот угол зрения, под которым следовало отныне рассматривать жизнь и творчество «талантливейшего поэта».
Материал о Маяковском испытал на себе гораздо большее идеологическое влияние, чем, к примеру, материалы, посвященные Белому и Багрицкому. И это естественно, так как сотрудник Института мозга не волен был нарушать складывающийся идеологический канон. Отсюда проистекает не только обязательное цитирование Сталина, но и, к примеру, столь же обязательное осуждение исканий Маяковского периода Лефа, подробный рассказ о его юношеской революционной деятельности и ряд других моментов, порой назойливо подчеркивающих органическую, исконную приверженность поэта идеалам коммунизма. Не была обойдена и тема «Ленин и Маяковский». В очерке воспроизводится положительное суждение Ленина о стихотворении «Прозаседавшиеся», приводится «байка» о том, как Маяковский своим остроумием сокрушил обывателя, назвавшего «вождя мирового пролетариата» немецким шпионом.
«Согласно принятому в Институте мозга методу обработки характерологического материала, – говорится в предисловии к исследованию о Маяковском, – мы делим наше изложение на три части: биографический очерк, характерологический очерк в собственном смысле и заключение». В отличие от биографической части, выдержанной в традиционном идеологическом ключе, собственно характерологические материалы от идеологии свободны и представляют, как нам кажется, наибольший научный интерес. В них создается необычный психологический портрет Маяковского, анализируются особенности и изъяны его личности, определившие законы внутренней жизни и стимулы к творчеству, принципы отношения с окружающими, логику поведения и, в конечном счете, самоубийства. Характерологические материалы сгруппированы в двух очерках с идентичными заголовками. Готовя материал к печати, мы позволили себе их пронумеровать, озаглавив соответственно – "Характерологический очерк
