— В чем дело, Рустам, почему ты не на выбранной мной кобыле?
Я был вынужден признаться:
— Мой генерал, ее взял господин Лавиньи.
Лавиньи возглавлял кортеж.
Генерал хорошенько отчитал интенданта, гарцевавшего на моем коне:[52]
— Если еще раз увижу подобное — уволю.
Лавиньи молча вручил мне поводья, и я вскочил на своего чистокровного рысака. Во всем Париже такого нельзя было найти.
Через месяц начали готовить для Консула дворец Тюильри. Когда меблировка была закончена, Бонапарт в сопровождении свиты с большой помпой въехал в свою новую резиденцию. Я, как всегда, гарцевал верхом рядом с его каретой. Он торжественно вошел во дворец и с этого дня стал носить титул Консула.
Однажды господин Лавиньи и я отправились на верховую прогулку, подо мной была норовистая кобыла. Едва мы проехали Королевский мост и уже собрались войти в Булонский лес, как кобыла моя начала артачиться. Я резко всадил ей шпоры в бока, она поскакала галопом. Как назло, улица была плохо вымощена, и кобыла стала спотыкаться (помню, и день был очень жаркий). Я так натянул поводья, что они разорвались на куски, но сохранить равновесие не смог. Кобыла моя грохнулась наземь, а меня отбросило шагов на пятнадцать. Голова и зад лошади были разбиты, отовсюду сочилась кровь. Только через месяц бедняжку еле на ноги поставили.
Мое состояние было не лучше, я хотел встать, но не смог, ноги не слушались меня. На мне были широкие шаровары мамлюка, под ними узкое французское трико, твердые сапоги с высоким голенищем, и все это было изодрано в клочья. Колено было разбито очень глубоко, в рану забилась земля. Лавиньи и тут же подоспевшие на помощь прохожие перенесли меня, почти потерявшего сознание, в Тюильри. Хирург мосье Сюё[53] раз пять промывал мне рану, наложил на колено шины и накрепко перевязал, Я оставался с шинами дней двадцать.
Консул вновь рассердился на Лавиньи за то, что дал мне норовистую кобылу. Случай этот очень подействовал на Консула, он каждый день посылал ко мне врача, чтобы узнать о моем здоровье.
Рана моя еще не зажила, когда стали поговаривать о том, что Консул готовится к походу[54]. Как только я узнал об этом, решил встать, хотя врач не позволял ходить. Однажды вечером после ужина я подстроил в салоне случайную встречу с Консулом. Увидев меня на ногах, он очень обрадовался:
— Рустам, ну-ка расскажи, как ты упал с лошади.
— Это не по моей вине произошло, мой генерал. Видимо, арабские кони лучше французских.
Он переменил тему:
— Как бы то ни было, тебе рано вставать, натрудишь колено.
Я стал уверять его, что ничего у меня не болит, рана зажила, и добавил:
— Мой генерал, я слышал, вы готовитесь к походу. Надеюсь, и меня тоже возьмете с собой.
— Нет, нет, милый, это невозможно. В походе нужны здоровые колени, чтобы на коня садиться.
Я не отступил:
— А у меня ничего не болит, захочу и на коня сяду.
— Ну-ка пройдись, посмотрю, не хромаешь ли ты.
Как я ни старался ходить прямо, не смог, колено очень болело.
Генерал утешил меня:
— Не думай, я быстро вернусь. А пока жена моя будет здесь заботиться о тебе и проследит, чтобы ты ни в чем не нуждался.
Понятно, что настроение у меня упало, мне было обидно оставаться в Париже, хотелось принять участие в итальянском походе. А Жозефина, в это время находившаяся рядом с мужем, заметила:
— Рустам, разве ты недоволен, что мы вместе будем ждать возвращения Наполеона? Вот увидишь, как я буду заботлива и внимательна к тебе.
Я попрощался с Консулом и, пройдя к себе в комнату, горько заплакал от того, что болен и остаюсь в Париже, в городе, где у меня нет. ни одного родного человека, даже просто знакомого.
Мадемуазель Ортанс, дочь Жозефины, часто приглашала меня позировать ей. Но у меня все еще. были сильные боли, и когда она долго писала мой портрет[55], глаза мои слипались от усталости. Мадемуазель говорила:
— Рустам, не спите. Хотите, я буду петь для вас красивые арии?
Однажды она подарила мне разрисованную ею папиросницу.
Пока я болел, за мной ухаживали мадам Гуде[56] и ее супруг. По вечерам иногда появлялась также их дочь и была так внимательна ко мне, что я решил по выздоровлении жениться на ней. Правда, девица была не молода и не состоятельна, но, осчастливив ее, я надеялся тем самым отблагодарить их за заботу.
