05.05.1961
Ходят слухи (принесла их всезнайка Ниночка), что готовится постановка «Войны и мира». Снимать будет один из наших знакомых режиссеров (незнакомых режиссеров у меня уже, кажется, и не осталось, если кого-то не знаю лично, то знакома с ним по рассказам сестры). Сергей Федорович, который, по выражению сестры, «покушается» на Толстого, провел свою юность в Таганроге и там же начал актерскую карьеру. Мы с ним обменялись впечатлениями, я рассказывала о том, что было, а он мне о том, что стало. С.Ф. производит впечатление человека не просто умного, но глубокого. Такому под силу ставить лучшее произведение русской классической литературы. Сестра уже трижды заговаривала о том, что ей близок образ Жюли Курагиной.
– Светская пустышка – это мое амплуа, – говорила она мне и соседке с третьего этажа Светлане.
Светлане явно было сказано с тем расчетом, чтобы эти слова поскорее дошли до С.Ф. Сомневаюсь, что сестре достанется эта роль. На мой взгляд, с Жюли у нее нет ничего общего. Разве что лицо пудрой обильно обсыпать. Ей скорее бы подошла роль Анны Павловны Шерер. Я осторожно поделилась с сестрой своим мнением. Она ответила: «Могу и ее» – и тут же позвонила Светлане.
– Захотелось перечитать роман, – так начала разговор сестра. – Весь, от первой до последней страницы. Раскрыла первый том, прочла несколько строк и задумалась об Анне Шерер. Ее принято считать коварной, насквозь искусственной интриганкой, но это не совсем верно. Она же эн-ту-зи-а-стка! Вы со мной согласны?..
Мне нет дела до того, что говорит сестра другим людям. Но почему бы не сказать просто, как оно было? «Белла считает, что я могла бы сыграть Шерер». Зачем устраивать театр даже по мелочам? Зачем постоянно врать, даже если это не приносит никакой пользы? Я не обижаюсь, я удивляюсь. Неужели актерство так въедается в душу, что вся жизнь превращается в спектакль без антрактов?
12.05.1961
Михаил Неюрьевич приходил на домашнюю репетицию. Они с сестрой готовятся к записи на радио. Рассказывал про какого-то молодого и очень талантливого режиссера (у доброго Михаила Неюрьевича все талантливые), которого сам Ромм (это любимый режиссер сестры, тот самый, что снял ее в «Мечте») благословил на комедийную стезю. Насколько я поняла, молодому режиссеру очень хочется снимать в своих фильмах актрису Раневскую. Одно ее имя уже обеспечит картине внимание зрителей. Но и для сестры, вечно жалующейся на отсутствие ролей (их у нее и в самом деле немного), подобное предложение могло бы показаться привлекательным. Но так считаю я, а сестра думает иначе.
– Не искушайте, демон вы мой, – сказала сестра Михаилу Неюрьевичу. – Я недавно уступила домогательствам Нади и снялась у нее в бесподобном, прямо-таки блистательном говне! Худшей из моих картин был только «Инженер Кочин», где я сыграла еврейку, от одного воспоминания о которой мне хочется вступить в Союз Михаила-Архангела. Что с того, что его благословил сам Ромм? Эйзенштейна благословил сам Чаплин, а кто был Эйзенштейн? Порнограф-импрессионист!
Когда Михаил Неюрьевич ушел, я спросила, о том ли Эйзенштейне, который снял «Броненосец «Потемкин», шла речь или о его однофамильце. Я видела эту картину, превосходно передающую весь ужас революции, и мы с моим покойным мужем, помнится, очень удивлялись тому, что создателей фильма не арестовали. Эта картина только на первый взгляд кажется революционной, а на самом деле она выступает против революции. Так, во всяком случае, нам тогда показалось.
– О том самом, – ответила сестра, – не хватало нам еще одного Эйзенштейна!
Она его не любит. Да и какая актриса станет любить режиссера, сначала предлагающего роль, а затем отказывающегося от своего предложения. Это же все равно что сделать девушке предложение и передумать накануне свадьбы. После такого принято отказывать от дома. Но «порнограф-импрессионист» – это слишком сильно даже для нелюбимого режиссера, тем более для покойного. Правило «de mortuis aut bene aut nihil»[37] заслуживает того, чтобы его соблюдали, хотя бы потому, что покойник не способен ответить, оправдаться.
