К тому времени как Иден добралась до своих конюшен, она снова обрела спокойствие, но прощать обидчика не собиралась — никогда! Он разбудил в ней нечто такое, о чем она не желала знать. Неожиданный пыл, проявленный ею, означал потерю самообладания и подчинение, темным инстинктам, а не велению разума. Перспектива оказаться во власти неуправляемых желаний пугала Иден. Лучше бы она никогда не встречала Себастьяна Сейбера. Этот человек, совершенно выбивший ее из колеи, разглядел то, что скрывалось за ее всегдашней улыбкой, и потребовал больше, чем она готова была отдать.
Отчего все-таки Сейбер так настойчиво старался вывести ее из себя? Зачем ему это? Как он догадался, что у нее есть тайна? Чем она могла себя выдать, если многие годы — семнадцать лет, если быть точной, — она хранила свой секрет за семью печатями, не доверяя его никому на свете?
Расседлав жеребца, она оставила его в стойле жевать сено и, решительно расправив плечи, стремительно направилась к дому. Если удастся проскользнуть мимо всевидящего ока Мэгги, она укроется в своей импровизированной спальне и избежит расспросов о покрасневших глазах и следах слез. К счастью, Мэгги уже ушла спать, и Иден торопливо побежала наверх раздеваться.
Ее нынешняя спальня располагалась в нише, раньше служившей кладовой — единственном незанятом помещении с широким окном. Ей было не по себе в полутемных комнатах, отделенных от мира толстыми стенами. Со своей боязнью замкнутого пространства Иден ничего не могла поделать. Она превратила свой дом в лазарет и прежнюю просторную спальню освободила для размещения раненых солдат, потому что городской госпиталь Уильямсберга уже не вмешал всех нуждающихся в медицинской помощи повстанцев. Доктор Кертис научил ее основам ухода за выздоравливающими, а она, в свою очередь, передала навыки Элизабет и Мэгги, которые помогали ей ухаживать за ранеными.
Уютно устроившись под стеганым одеялом. Иден задумалась над тем, как много еще жизней будет загублено в этой бесконечной войне и сколько раненых солдат пройдет через ее дом, прежде чем повстанцы одержат победу. Но сколько бы их ни было, ни один из патриотов не будет обойден ее вниманием, щедростью и заботой. Каждый должен знать, что его заслуги оценены и он по праву может считать себя героем. Когда у выздоравливающих наберется достаточно сил, чтобы добраться до дома, Иден каждого проводит и одарит ободряющей улыбкой. Да, улыбкой! И какое дело Себастьяну Сейберу до того, что она улыбается, скрывая слезы разочарования?
Будь проклят этот чертов грубиян! Почему он не записался в территориальную армию Виргинии и не занялся изгнанием британцев из колонии? Вероятно, не желает марать руки таким грязным делом, как война. Разумеется, лучше с гордым видом разъезжать по ярмаркам, торгуя любовным пылом жеребца, и набрасываться на женщин с оскорбительными предложениями. Себастьян Сейбер просто прощелыга, лишенный совести и чувства патриотизма. Похоже, он охотно пользовался гостеприимством Майка Банкрофта, пока тот не напросился к какому-то еще добросердечному южанину. Однако на плантации Пембрук нахлебники не нужны, пусть убирается вместе со своим жеребцом. Иден подыщет другого арабского скакуна для улучшения породы. Возможно, ей не удастся найти экземпляр, равный статью этому вороному, зато и не придется платить цену, которую запросил Сейбер.
Постепенно Иден уснула, но сон ее был беспокойным. Ей снились светящиеся любовью серебристо-серые глаза Себастьяна, она чувствовала его нежные ласки, разжигавшие в ней неумолимое желание, ощущала жар его губ… Внезапно она проснулась и почувствовала, что ее тело, вспомнив пережитое, вновь затрепетало, и она прокляла человека, способного творить с ней такое. Себастьян опасен, он пробил ее с таким трудом возведенные крепостные стены, и она поклялась, что отныне будет любой ценой избегать его общества.
Под покровом полуночной темноты три всадника подъехали к прятавшемуся среди сосен домику Тедиеса Сейбера. Пока ночные гости смывали с себя дорожную пыль, Тедиес, крепко сложенный мужчина лет семидесяти, не спеша поставил на плиту кофейник, а на стол — поднос с хлебом и сыром.
