Я оделся и натянул на плечи тяжелое серое кашемировое пальто (купленное на благотворительной распродаже в Бостонской церкви методистов — тогда мне удалось сбить цену с пяти фунтов до двух фунтов двадцати пенсов), хотя понятия не имел, какая на улице погода. В моей голове трещали жесточайшие сибирские морозы, такие, каких история еще не видела, а сердце стыло, как в дождливый вечер в Джорджии, — это была самая подходящая погода для тяжелого серого пальто. Я поднял с пола конверт, засунул справочник «Лондон от А до Я» в карман пальто и вышел из дома.
Мне нужно было пройтись. Я был слишком зол, чтобы сидеть и смотреть телевизор, а это единственное, что приходило мне в голову, ну разве что еще — сесть на поезд до Ноттингема, взять в гараже отцовскую машину и оставить Саймона лежать где-нибудь на дороге с отпечатками шин на груди. Вообще-то меня трудно назвать жестоким человеком, но сейчас зверские планы убийства, возникавшие в моей голове один за другим, самого меня привели в трепет. Я, конечно, истратил часть своей ярости на несчастную кассету, но мне хотелось большего, хотелось, чтобы этот подонок в крови и синяках молил меня о пощаде. Саймон был крупнее меня, но я чувствовал себя непобедимым, как Джеки Чан в «Пьяном мастере II», и готов был надрать задницу любому. Я бы избил его до полусмерти.
Я хотел знать, когда это случилось.
Я хотел знать, как это случилось.
Я хотел знать, почему это случилось.
Я хотел знать все.
Но больше всего я хотел, чтобы Агги вернулась ко мне.
Во всей этой истории была только одна хорошая сторона: я понял, что не имеет смысла притворяться, будто я уже ничего к Агги не чувствую. Любить ее было безумием. Я тысячи раз взвешивал все за и против, но всегда приходил к одному и тому же результату: она мне была необходима. Она была мне не пара, она не хотела, чтобы я стал частью ее жизни, но я ничего не мог поделать со своими чувствами. Я любил ее. Я был не в силах лгать себе, хотя больше всего мечтал себя обмануть. Я не мог забыть о ней. С течением времени она становилась — если такое возможно — все важнее и важнее для меня. Я не мог заменить ее другой девушкой, потому что всякий раз сравнивал бы их, других, с ней, и любая девушка проигрывала в сравнении. Я не мог вернуть прошлое, но и двигаться дальше я тоже не мог. Я оказался заперт в одиночной камере с табличкой «бывший любовник», и компанию мне составляли только прекрасные воспоминания.
Оглянувшись, я обнаружил, что ноги принесли меня к итальянскому магазинчику в начале Холловей-роуд. Я опустил конверт в почтовый ящик у входа, решил не заходить внутрь за шоколадкой и пошел дальше по улице. Цель моего путешествия, сколь ничтожной она ни казалась, была достигнута, но домой мне не хотелось. Вот почему я взял с собой «Лондон от А до Я».
«Саймон уверен, что в Арчвее из достопримечательностей есть только какое-то кафе, где этот хренов Джордж Майкл подписал свой хренов контракт, — подумал я, выходя из квартиры. — Но тут где-то находится могила Маркса. Почему бы не отыскать ее?»
Открыв справочник на Арчвей-роуд и заложив это место пальцем, я перешел дорогу на светофоре у метро и направился к Хайгейт-роуд. Когда я проходил мимо Виттингтонской больницы, оттуда выехала скорая, которая вдохновила меня на следующее видение:
Саймон подхватил редкую болезнь крови. У меня, единственного на всей земле, подходящая группа крови, только я один могу его спасти.
— Вилл, только ты один можешь меня спасти, — слабо шепчет он, сжимая мою руку.
— Надо было думать об этом до того, как ты начал лапать мою девушку, — отвечаю я.
Еще пять минут и один перекур спустя я снова сверился с путеводителем. Оставалось совсем недалеко. Через дорогу виднелся старый церковный рынок, обозначенный на карте. Теперь его перестроили под квартиры для всяких молодых карьеристов. А немного дальше — ворота Хайгейт-парка. В парке никого не было видно, только одна женщина средних лет в высоких зеленых резиновых сапогах выгуливала йоркширского терьера. Проходя мимо пруда в центре парка, я столкнулся с тучей мошки, немалая часть которой нашла свою гибель, попав мне в нос и в горло. В любое другое время это вдохновило бы меня на тираду в защиту прав животных, но сейчас ничто не могло меня задержать. Мне надлежало выполнить миссию, и могила Маркса была моей целью. Там все станет ясно.
