Лизетт остановилась неподалеку от бельведера, под большой, бурно цветущей магнолией и посмотрела на почти неподвижную гладь пруда. Поглощенная своими мыслями, она не заметила, как подошел Джон, и вздрогнула, когда он осторожно прикоснулся к ее руке.
— Прошу прощения, дорогая Не хотел пугать тебя, — произнес он виноватым тоном и тут же заговорщически улыбнулся. — У тебя был такой отрешенный вид. Тот, кто не знает тебя, как я, мог бы подумать, что либо ты замышляешь страшное преступление, либо тебя мучает какая-то ужасная тайна.
Она подняла глаза, посмотрев в знакомое лицо дорогого ей человека. Неужели она вновь потеряет его? Последние его слова — прекрасный повод для столь необходимого и трудного разговора. Неужели у нее опять не хватит мужества начать его? Лизетт украдкой огляделась по сторонам. Судя по всему, они были одни. Она вздохнула и, не давая себе времени передумать, произнесла:
— У меня и в самом деле есть тайна. Когда мы расстались, я была беременна, хотя и не знала об этом. Только когда я поняла, что жду ребенка, я и согласилась выйти за Рено. — Она пристально посмотрела в глаза Джона. — Микаэла — не его ребенок. Она твоя.., наша дочь.
Несколько секунд Джон смотрел на нее молча. В глазах отразилась целая гамма вызванных неожиданным признанием разнообразных чувств: удивление, благоговейный страх, недоумение, любовь.
— Микаэла — моя дочь? — спросил он наконец. Не найдя сил ответить что-либо, Лизетт просто кивнула. Да и что она могла сказать сейчас? Все ее будущее, ее счастье или несчастье до конца дней зависели от стоящего перед ней мужчины. Она готова была к любому ответу. Тело ее напряглось, будто в ожидании удара, сердце бешено колотилось. О, как она любит его! Как ужасно вновь потерять его! Потерять уже навсегда! Похоже, он не сердится. Но это еще ничего не значит. Не возненавидит ли он ее, когда спокойно подумает об услышанном? Джон имеет основания осуждать ее. Он может даже подумать, что она специально приберегла этот секрет, чтобы заполучить его деньги.
— Мой ребенок… — словно во сне произнес Джон. — У меня есть дочь! — Он говорил это так, будто пытался привыкнуть к этим словам, понять до конца их смысл. — Микаэла — наша дочка.
Для Лизетт время тянулось бесконечно долго. Ей уже начало казаться, что еще секунда-другая, и она просто умрет от неопределенности. И вдруг Джон широко и весело улыбнулся, а затем и вовсе радостно и искренне рассмеялся. Руки его обвились вокруг талии Лизетт и приподняли ее над землей. Он раскачивал ее и кружил, как маленькую девочку.
— Мы с вами, дорогая невеста, еще и счастливые родители! — приговаривал он при этом, озорно подмигивая. — Еще никогда я не чувствовал себя таким счастливым! — Джон постепенно замедлил свой дикий танец, заглянул в черные глаза Лизетт, осторожно поставил ее на ноги и трепетно, будто опасаясь, что она исчезнет, поцеловал. — Нет, все-таки я не совсем прав. Самым счастливым я был, когда ты сказала, что любишь меня и готова выйти за меня замуж, пусть и через двадцать лет после того, как это должно было случиться.
Губы его чуть касались ее рта, не столько целуя, сколько лаская. Но в прикосновениях этих чувствовалась такая нежность и страсть, что кружилась голова, а сердце ликующе трепетало. С каждым новым коротким поцелуем на душе Лизетт становилось спокойнее. Страх потерять любимого исчез, уступив место радостной уверенности. Он любит ее! Любит, даже несмотря на то что она не сообщила ему о его ребенке. Глаза заполнили счастливые благодарные слезы.
— О, Джон, — прерывисто прошептала она, прижимаясь к его груди. — Я так боялась, что ты возненавидишь меня, когда узнаешь правду о Микаэле.
Он осторожно слизнул соленые слезинки, чувствуя, что и к его горлу подступает теплый комок.
— Возненавижу, любовь моя? Разве я способен на это? Я любил тебя всю свою жизнь. А сегодня ты преподнесла мне такой подарок! Я узнал, что у нас есть чудесная дочь! — Брови его сошлись, придав лицу решительное выражение. — А потом, после того как я обрел тебя вновь через столько лет, нас уже ничто не разлучит.
