Лизетт посмотрела на широкую спину скачущего впереди Джона. О, как она любила когда-то этого человека! Страстно, самозабвенно… Он был для нее тем единственным мужчиной, за которым она готова была пойти на край света. А потом, все эти годы? Сколько раз снились ей его объятия, сколько раз во сне она протягивала к нему руки, умоляя вернуться, а потом, проснувшись, часами лежала, обливаясь слезами. Ее сердце не хотело верить, что он бросил ее, оставил опозоренную. Может, сердце было право? Не могли ли ему сказать, что она отказывается выйти за него? Если так, то понятно, почему он бежал из Нового Орлеана. Находиться рядом с той, которая предала любимого, невозможно.
Мысли эти приносили почти физическую боль, и Лизетт попыталась успокоиться. На самом деле смешно и глупо искать ему оправдания. Не так уже он и невинен. Мог бы попытаться встретиться и поговорить с пей пораньше. Но, насколько она знала, Джон до сих пор ни разу не приезжал в Новый Орлеан с тех пор. Почему? Ответ на этот вопрос показался вдруг очень важным. Стеснялся показаться ей на глаза, зная свою вину? Но ведь могли быть и другие причины. Он мог не приезжать в Новый Орлеан и потому, что был уверен в ее измене. Сердце Лизетт бешено забилось. Неужели все было совсем не так, как она представляла до сих пор? Боже! Она постаралась взять себя в руки. Скорее всего все это лишь сентиментальные домыслы стареющей женщины. Конечно же, дело вовсе не в том, что молодой красавец был в отчаянии из-за ее вероломства. А может быть, так все и было. Что, если она сама разрушила их любовь и нанесла ему рану, от которой он до сих пор не смог оправиться?
Выехав на окруженный густыми зарослями тенистый лужок, они остановились. Джон галантно помог спутнице спуститься на землю, привязал лошадей и огляделся по сторонам. Возле большого поваленного дерева он расстелил одеяло. Лизетт без особого энтузиазма наблюдала за тем, как Ланкастер неторопливо достает из седельных сумок разнообразные пакеты и раскладывает на одеяле провизию и вино. Лишь покончив с сервировкой и бросив довольный взгляд на импровизированный стол, он обернулся.
— Прошу вас разделить со мной скромную трапезу, мадам, — произнес он, глядя в ее сторону совершенно непроницаемым взором и подкрепляя приглашение красноречивым жестом.
Лизетт подала ему руку, позволила проводить себя к дереву, подвернув подол юбки, удобно устроилась на краешке одеяла и опустила глаза.
— Выпьете чего-нибудь прохладительного? — ободряюще улыбнулся ей Джон. — На кухне мне дали целый кувшин лимонада. Есть и апельсиновый сок.
Подняв глаза, она покачала головой. Ее симпатичное лицо выражало одновременно сомнение, надежду, желание разобраться в своих чувствах и предположениях — все то, что было сейчас на душе.
— Насколько я поняла, — спокойно произнесла Лизетт, — ты затеял все это, чтобы поговорить со мной без постороннего вмешательства. — Она огляделась вокруг. — Думаю, что здесь нам никто не помешает.
Джон напряженно кивнул и, усевшись напротив, вдруг вырвал целый клок травы.
— Когда я размышлял об этой прогулке, все казалось простым, — признался он, глядя ей в лицо. — Но сейчас, когда все вроде бы получилось, у меня не хватает слов, чтобы все объяснить.
— Что-то не припомню, чтобы с тобой раньше случалось такое.
Лизетт сказала это в надежде на то, что, пока Джон молчит, сердце ее немного успокоится и пульс уже не станет биться так сильно. Но видимо, слишком много возбуждающих и одновременно обескураживающих мыслей скопилось в голове, чтобы контролировать вызванные ими чувства. Может, в самом деле и его, и ее обманули? А вдруг Джон и сейчас любит ее? Лизетт уже почти верила в это. А если не верить? Не упустит ли она последний шанс на счастье? Но ведь и вся ее привычная жизнь может измениться! Смущенная и сбитая с толку, она уже и не знала, нужна или не нужна ей истина. За многие годы она свыклась с мыслью о том, что ее возлюбленный оказался лживым негодяем. Так было проще и понятнее. Ей бывало больно и одиноко, но по крайней мере все было ясно. Каково будет, если выяснится, что лишили ее счастья покойный муж и родной отец?
