Серые глаза Хью потемнели от переполнившего его гнева.
— Да провались к черту эта компания! — взорвался он. — Что за чушь пришла тебе в голову! Неужели ты всерьез полагаешь, что я способен на столь бесчестные и хладнокровные действия?
С секунду Микаэла молча смотрела ему в лицо.
— А почему я не могу этого предположить? — спросила она наконец. — Ты же не сомневался, что я па такое способна!
С этими словами она резко развернулась и быстро пошла к двери.
— Микаэла! — закричал Хью. — Вернись! Ты не должна уходить от меня сейчас!
Микаэла даже не оглянулась. Через мгновение он остался наедине со своими мрачными мыслями. Сам за всех все решил.
Сам убедил себя, что подозрения его — чистая правда. Сам же и забрел, будто слепец, в болото. Да какой там слепец! Тупоголовый болван, вот он кто!
До самого ужина он угрюмо сидел на кровати, размышляя над совершенными глупостями. Он придумал не менее дюжины планов искупления вины перед женой и один за другим все их отверг. Ничего действительно удачного он так и не придумал.
Пришлось лишь признать: понять ошибки — значит иметь шанс их исправить.
* * *
Ужин в этот день напоминал встречу дипломатов враждующих государств. Впрочем, со стороны все выглядело вполне благопристойно. Микаэла мило улыбалась окружающим и вообще вела себя весело и непринужденно. Лизетт продолжала исполнять роль вежливой хозяйки и дальней родственницы Джона Ланкастера. Мужчины держались так, будто в мире вообще не существовало никаких проблем.
Хью, несмотря на оставшийся в душе после объяснения с женой болезненный осадок, внешне был само обаяние. Он искренне хвалил жаркое из дикой утки с молодой репой, одобрительно отзывался о произведенных женой переменах в доме. Не забыл он, конечно, упомянуть о том, как очаровательно выглядит Микаэла в новом отделанном атласом светло-желтом шелковом платье. Наградой за все это был в лучшем случае лишь холодный взгляд. Джон, которому хотелось поговорить с Лизетт, чувствовал себя не многим лучше своего приемного сына — за столом, естественно, затрагивались только отвлеченные темы. Когда трапеза завершилась, все согласились, что теплый летний вечер стоит того, чтобы, не обращая внимания на комаров, немного погулять на свежем воздухе. Хью с Микаэлой ушли чуть вперед, и Джон решил, что настало подходящее время обменяться несколькими словами с шедшей с ним под руку Лизетт.
В вечернем свете спутница казалась ему особенно прекрасной. Глаза ее сняли каким-то загадочным блеском. Великолепные черные волосы были уложены в высокий пучок, скрепленный драгоценным гребнем, в котором отражались лунные блики. Рубинового цвета платье подчеркивало нежность кожи. Шея и руки казались выточенными из слоновой кости. Джон вдруг поймал себя на мысли, что околдован ее обаянием и робеет будто юноша.
— Ты так красива сегодня, прекраснее, чем когда-либо, — тихо произнес он.
Лизетт, чуть приподняв брови, повернула голову к нему.
— Неужели, мсье? Раньше, стало быть, я выглядела как старая карга?
— Я имел в виду совсем не это, — усмехнулся Джон, — и вам это отлично известно.
— Вы зря расточаете комплименты в мой адрес, — пожала она плечами. — Те времена, когда красивые слова могли вскружить мне голову, давно прошли.
Джон чуть не выругался вслух, но быстро взял себя в руки.
— Я и не пытаюсь вскружить вам голову, — тихо произнес он, — просто сказал очевидное. Вы действительно прекрасно выглядите сегодня.
— Merci, — холодно поблагодарила Лизетт. — Но я бы предпочла, чтобы вы воздержались от подобных оценок. Мы с вами чужие люди. Только брак моей дочери и вашего приемного сына как-то связывает нас. Не забывайте, пожалуйста, об этом впредь.
Сжав зубы, Джон подавил желание схватить ее за плечи, как следует потрясти и.., просто обнять и поцеловать. Но новых попыток разрушить возведенную Лизетт стену отчуждения он больше не предпринимал.
Появление Жана и Франсуа, приехавших через два дня, в четверг, было воспринято всеми как надежда на разрядку обстановки. Хью не мог бы сказать, что эти проведенные в “Уголке любви” дни были самыми неприятными в его жизни. Однако он, равно как и его приемный отец, так и не смог растопить холодок, с первых же минут возникший между ним и любимой женщиной. Лизетт и Микаэла держались безукоризненно вежливо, но до обидного отчужденно. Причем внешне это почти никак не проявлялось. Прибытие в усадьбу еще двух мужчин было как нельзя кстати. Появлялась надежда на передышку в той незаметной для постороннего глаза, но изнурительной войне, в которой оба джентльмена уже отчаялись победить. Женщины тоже были довольны приездом родных. Усилия, которые им постоянно приходилось предпринимать, чтобы держать двух столь уверенных в себе мужчин на достаточном расстоянии, в то же время не выводя их из терпения, требовали серьезного нервного напряжения и изрядно изматывали.
