— Где «Кочевник»? Где ты оставил «Кочевника»? Что случилось с «Кочевником»? Где «Кочевник»?
— «Ворга»! — заорал Фойл. — «Ворга»! «Ворга»! «Ворга»!
Стоявший за пультом управления Дагенхэм грязно выругался. Глава психиатрического отделения глянул на проекторы, потом на часы.
— Минута сорок пять секунд, Сол. Он больше не выдержит.
— Он вот-вот сломается. Давай еще поднажмем.
Медленно, методично, планомерно они погребли Фойла заживо. Его погрузили в бессветные бездны и окутали вонючей вязкой субстанцией, укравшей свет и воздух. Он медленно задыхался, а далекий голос продолжал терзать:
— Где «Кочевник»? Где ты оставил «Кочевника»? Если найдем «Кочевника», ты спасен! Где «Кочевник»?
Но Фойл уже был на борту «Кочевника». Он снова перенесся в привычный бессветный безвоздушный гроб, уютно паря между крышей коридора и остатками палубы. Он свернулся в позе эмбриона и приготовился спать. Ему все было нипочем. Он обязательно сбежит отсюда. Он обязательно отыщет «Воргу».
— Вот ведь толстокожий дикарь! — воскликнул Дагенхэм. — Фриц, кто-нибудь прежде выдерживал Театр Кошмаров?
— Немногие. Ты был прав, Сол. Это крайне необычный человек.
— Мы его скорее замучаем, чем вытянем хоть что-то. Ладно, завязали. Попробуем теперь мегаломоду. Актеры готовы?
— Готовы.
— Давай.
Иллюзия величия может развиваться шестью способами. Мегаломода — терапевтическая техника психиатров, призванная укоренить и взрастить особый случай, мегаломанию.
Фойл проснулся в роскошной постели на четырех львиных лапах. На нем была пижама, сверху небрежно наброшено атласное одеяло. Он с интересом огляделся. Через высокие решетчатые окна пробивался солнечный свет. В другом углу комнаты лакей тихо разглаживал одежду.
— Эй, ты к-хто? — прохрипел Фойл.
Лакей повернулся.
— Доброе утро, мистер Формайл, — пробормотал он смущенно.
— Кх… ш-хто?
— Прекрасное утро, сэр. Я возьму на себя смелость предложить вам этот превосходный костюм из коричневой саржи и туфли из кордовской…
— Ты че мне мозги паришь?
— Я… — Лакей замолк и с беспокойством уставился на Фойла. — С вами все в порядке, мистер Формайл?
— Ты как меня назвал, чучело?
— Вашим именем, сэр!
— Меня… Формайл? — Фойл вылез из кровати. — He-а. Чушь. Я Фойл. Гулли Фойл, таково мое имя. Мое!
Лакей закусил губу.
— Минуточку, сэр…
Он высунулся из комнаты, позвонил в колокольчик, с кем-то пошептался. Появилась прекрасная девушка в белом одеянии, подбежала к постели, осторожно уселась на краешек. Взяла Фойла за руки, заглянула ему в глаза. Вид у нее был крайне встревоженный.
— Милый, милый, милый! — зашептала она. — Ты же не собираешься снова все начинать, нет, милый? Доктор клялся, что ты пошел на поправку.
— Шо начинать? Че ты мелешь?
— Весь этот болезненный бред про обычного космофлотца Гулливера Фойла…
— Я Гулливер Фойл. Меня так звать. Гулли Фойл я, вот.
— Милый, любимый, но ведь это не так. Это же просто кошмар, который поглотил тебя на много недель. Ты слишком много работал. И пил тоже невоздержанно.
— Я всю жизнь Гулли Фойл. Я!
— О да, милый, я понимаю, тебе так кажется. Но ты не он. Ты — Джеффри Формайл. Джеффри. Формайл. Ты… Разве сердце тебе не подсказывает? Одевайся, любовь моя. Пойдем. Туда, вниз по лестнице. В офисе полный беспорядок без тебя.
Фойл нехотя позволил лакею себя одеть и тупо побрел вниз по лестнице следом за прекрасной девушкой. Та, бросая на него взоры неподдельного обожания, провела Фойла через гигантскую студию, уставленную мольбертами, увешанную картинами и набросками, заваленную палитрами. Потом — через огромный зал, где за бесчисленными столами работали с документами клерки, секретари, брокеры и прочий офисно-биржевой люд. И, наконец, привела в превосходно обставленную лабораторию, где все блестело металлом и стеклом. Полыхали и шипели бунзеновские горелки, кипятились и фырчали из колб разноцветные жидкости. Запах стоял трудноописуемый, но приятный: пахло загадочной химией и странными экспериментами.
— Это еще что за фигня? — вопросил Фойл.
Девушка усадила Фойла в плюшевое кресло с подлокотниками подле огромного стола, заваленного любопытными бумагами: кто-то торопливо исчеркал все листы загадочными символами. На некоторых, однако, Фойл углядел имя: Джеффри Формайл. И властный, решительный росчерк.
