Как известно, после смерти молодого короля Нортумберлэнд возвел на престол леди Джейн, но, бедняжка, она правила лишь девять дней до победы Марии Католички.
Отец не вмешивался в конфликт. Победа Марии, законной наследницей престола она была или нет, была для него несчастьем, однако не мог он поддерживать и протестантку Джейн. В его глазах ее восхождение на трон было незаконным. Он желал видеть на троне лишь Елизавету. Поэтому он поступил мудро; удалился от двора и не принимал участия в интригах.
Когда стало ясно, что краткое правление Джейн окончено и она вместе с Джилфордом, Робертом и их отцом была брошена в Тауэр, нас всех собрали в большой зале и объявили, что нашей семье небезопасно далее оставаться в Англии. Наступили черные дни для протестантов; позиции принцессы Елизаветы были очень непрочны, а так как было известно, что она приходится нам родней, то отец сделал вывод, что нужно бежать за границу.
Не прошло и нескольких дней, как мы уже всей семьей были на пути в Германию.
Мы оставались в Германии пять лет, и то были годы моего взросления: из девчушки я стала женщиной и начала понимать непрочность и неудовлетворительность нашего существования. Быть изгнанным или беженцем из своей собственной страны — тяжелая участь: мы все ощущали это, и в особенности родители, однако утешением им служила религия. Если ранее отец только склонялся на сторону протестантов, то к концу нашего пребывания в Германии он стал сильным приверженцем этой религии. И новости, поступавшие из Англии, все более убеждали его в правильности этого выбора. Брак королевы Марии с королем Испании Филипом вверг его в отчаяние.
— Теперь, — предрек он, — нужно ожидать Инквизиции в Англии.
К счастью, до этого не дошло.
— Есть лишь одно преимущество в нынешнем правлении, — говорил он нам частенько, так как мы теперь видели его постоянно, ведь он не бывал, как прежде на родине, при дворе, — только одно: недовольство народа правящей королевой свяжет ожидания и надежды с Елизаветой. Однако опасность состоит в том, что у Марии родится наследник.
И мы молились, чтобы она была бесплодной; и я с внутренней иронией предполагала, что она молит у Бога противоположного.
— Хотела бы я знать, — дерзко говорила я своей сестре Сесилии, — чью просьбу Всевышний примет более благосклонно. Говорят, что Мария очень набожна, но ведь предан Господу и наш отец. Интересно, на чьей стороне Бог: на стороне католиков или протестантов.
Сестры бывали шокированы моей дерзостью, не говоря уже о родителях. Отец обычно говорил: «Летиция, тебе бы нужно придержать свой язык».
Но мне вовсе этого не хотелось, потому что мои комментарии развлекали меня саму, а также производили впечатление на людей. Мой язык был моей яркой чертой, так же, как и моя гладкая, слегка смуглая кожа: это выделяло меня среди других сестер и делало привлекательной.
Отец все эти годы поздравлял самого себя с мудрым шагом, когда он с семьей вовремя бежал из страны, хотя Мария, по вступлении на престол, вначале подавала надежды на мягкость правления. Она освободила отца леди Джейн, графа Саффолка, и даже не желала подписывать смертный приговор Нортумберлэнду, который, собственно, и был кукловодом леди Джейн и Джилфорда, сделав их, хотя и на крайне короткий период, королевой и королем Англии. И, если бы не восстание Уайтта, она бы, без сомнения, пощадила и саму леди Джейн, поскольку понимала, что у той не было самостоятельного намерения захватить корону. Когда известие о восстании достигло нашего семейства в Германии, все стали очень мрачны, поскольку были слухи о том, что в нем замешана сама принцесса Елизавета.
— Это конец, — проговорил отец. — До сих пор она счастливо избегала кары недоброжелателей, но как ей это удастся теперь?
Но он недостаточно знал Елизавету. Уже в юности у нее был особый дар — дар выживания. Шалости с Сеймуром, закончившиеся для него эшафотом, для нее явились хорошим уроком. Когда ее обвинили в государственной измене, она выказала удивительную ловкость и изобретательность, отвергая обвинение, и обвинителям не удалось опровергнуть ее доводы. Она отражала любое обвинение с изощренным умом дипломата, и не нашлось никого, кто мог бы сравниться с нею в этом.
