К счастью, маленький шар не успел натворить бед.
— Вам не больно, святой отец? — участливо поинтересовалась Химена.
— Вот тут! — ответил монах и прикусил губу от боли, указав на прожженный рукав.
Химена уставилась на сильный ожог рядом с локтем монаха и негромко запела.
Прямо на глазах рана затянулась розоватой здоровой кожей.
Брат Игнатий не спускал глаз с затянувшейся раны. Наконец у него вырвался вздох облегчения, и он пробормотал:
— Похоже, вы обладаете и даром целительства, сеньора Мэнтрел.
Химена небрежно пожала плечами:
— Это умеет всякая мать, святой отец.
— В таком случае, — вмешался Рамон, — ты должна и меня обучить искусству целительства, потому что мне придется лечить людей, раненных в бою.
Химена улыбнулась мужу:
— Но ведь и ты кое-чему мог научиться, Рамон, когда Матео болел?
— Это конечно, — кивнул Рамон. — Вот только, боюсь, тут мы не найдем ни термометров, ни аспирина.
— Почему нет? — лукаво улыбнулся монах. Чета Мэнтрелов ответила ему непонимающим взглядом. Наконец Химена. изумленно спросила:
— У вас тут есть подобные вещи?
— Нет, но почему это должно останавливать вас?
Химена медленно улыбнулась, обернулась к мужу и сказала:
— Все понятно. Если тебе понадобится пенициллин, ты сможешь сотворить его.
— Наверное, — с сомнением кивнул Рамон. — Но мы же не можем создать лекарство из ничего, верно? Где же мы его раздобудем?
— С помощью магии вы сможете создать все, что когда-либо видели и знали, — объяснил брат Игнатий. — Откуда берутся материалы и как они соединяются друг с другом — я понятия не имею, но я не раз видел, как маги создают потребные им вещи прямо из воздуха.
— Из воздуха? — призадумался Рамон. — Ну что ж, молекулы воздуха можно сгустить и сформировать из них более плотные соединения.
— Тогда почему бы тебе не привлекать на помощь и молекулы почвы и деревьев? — пожала плечами Химена. — Ведь, чтобы пользоваться ими, нам не надо их видеть воочию.
Брат Игнатий согласно кивнул:
— Точно так же, как вы сотворили огонь, сеньор Мэнтрел. Вы задумывались о том, откуда он взялся?
— Нет, не задумывался, — признался Рамон. — Такое впечатление, будто магические силы сами черпают откуда-то нужный материал.
— Ваш разум рисует картину того, что вы собираетесь сотворить, — пояснил монах. — А магия создает нечто по образу и подобию этой картины. Вы могли бы сотворить оружие и доспехи для целого легиона, хотя, думаю, это было бы утомительно.
— Значит, такова магия войны, — медленно проговорил Рамон.
— Это часть ее, — уточнил брат Игнатий. — Однако вам придется выучить еще много заклинаний, а еще больше придумать. Но, когда дойдет до дела, сеньор Мэнтрел, вы убедитесь в том, что самое главное в магии ведения войны — это умение воодушевлять людей, идущих на битву, делать так, чтобы им хотелось идти за вами и исполнять ваши приказы.
— Может быть, именно поэтому тебя всегда так слушались мальчишки, — предположила Химена.
Эта фраза очень заинтересовала брата Игнатия.
— О каких мальчишках вы говорите? — живо поинтересовался он.
И Мэнтрел рассказал монаху о Лайэме и его дружках. Слушая рассказ, монах хмурился, но в конце кивнул и задумчиво проговорил:
— Видимо, какое-то качество вашего характера, сеньор Мэнтрел, вынуждало их сдерживаться и благоговеть перед вами.
Рамон рассеянно пожал плечами:
— А по-моему, все дело в том, что я для них остался взрослым дядей и рядом со мной они всегда чувствовали себя маленькими мальчиками.
— И вы оставались таким же добрым, как тогда, когда они были детьми?
— Да! — воскликнула Химена. — Да! В то время, когда собственным отцам было плевать на этих мальчишек, Рамон с ними разговаривал, давал советы и выслушивал их исповеди.
— Ну да, — вздохнул Рамон. — А они в награду за это шпыняли моего сына так, что к тому времени, когда они решили заставить меня закрыть магазин, мы с ними вряд ли уже оставались друзьями.
— Мальчики, когда они подрастают, всегда пытаются отречься от людей, знакомых с детства, — объяснил брат Игнатий. — И все же в вас было какое-то качество, которое пробуждало в этих мальчиках преклонение и уважение.
— Вы намекаете, что это качество имело магическую природу?
