Вот уже июль, возможности выехать за рубеж еще нет. Все вспомнили о морали и заговорили о том, «как же можно думать о деньгах», когда каждый день люди умирают в промышленных масштабах. Их можно понять, ведь они не фараоны, и не заберут «честно нажитое» в загробный мир. Никто не положит их сберкнижки в сосновый саркофаг. Почему? Сыночкам нужнее. Покойнику уже все равно, белые тапочки или серые, Новодевичье или задний двор. Может, потомки и правы?
Наверное, по названию этой главы вы уже догадались, что же стало для меня альтернативой Неаполю. Маленькая деревенька под Карпогорами — Сура. Богом забытая родина святого Иоана Кронштадтского. Добраться до нее можно лишь на поезде, потому что дороги размыты или не построены. Аэропорт, который раньше был буквально в двух шагах от прабабушкиного дома, порос молоденькими елями и зарос мусором. Поэтому остаются лишь рельсы, которые, словно капилляры, оплетают все уголки гигантского тела России, неизменно впадая в сердце — в Москву. Порой кажется, что бесконечные тонны стали, растянутые по нашей территории — последняя настоящая скрепа. То, что обеспечивает единство отечества, как бы сшивая такие разные Питер и Магадан, аппендикс и спинной мозг — в одну страну, в один организм.
Мама купила билеты. Вроде, в плацкарт. Я выбрался из ее фордика и пошел на перрон. Без пяти семь, на Привозе очень сыро. Вокруг люди, караулящие свои клетчатые сумки. Все как один ждут, когда объявят посадку.
«Нумерация с хвоста поезда» — режет предрассветную тишину. Вмиг начинается шевеление: бабульки переупаковывают рассаду, молодняк заваливается в вагоны, а меня не отпускает мысль: «ну почему у нас все, даже поезд, начинается с задницы?»
Я перешагнул через пропасть и попал в вагон: резкий поворот направо, обжигающий бойлер… Вообще, каким-то чудом протиснуться через такой коридор — все равно что заново родиться. Только больно на этот раз тебе. А вы говорите, что жизнь — несправедливая штука.
Проходя через свисающие ноги, шуршащую фольгу и запах свежего белья, я добрался до своей полки. Удивительно, но я зашел среди первых, но все равно оказался последним. Вот она, народная сноровка, семьдесят лет практики живых очередей.
На верхней полке уже лежал мужчина. Спал он без простыни, прямо на бордовом кожзаме. Из его одежды я разглядел лишь черные носки с белесыми соринками, налипшими на ступни. На нижней боковушке сидела пожилая женщина в цветастой майке, со спадающими на лицо седыми прядями. Рядом с ней — девочка лет семи. Малышка болтала ножками в розовых колготках. А что еще делать в этой скучной консервной банке?
Мне на миг показалось, что я — Германия конца 19 века, как бы опоздавшая к дележке мирового пирога. Везде стояли какие-то котомки. Я попросил одну даму передвинуть ее кулек и запихал чемодан под лавку. Ну все, осталось дождаться отправления!
Во время проверки документов я смотрел в окно: ели, ж/д насыпь, ЛЭП. Березы, поле, ЛЭП. Минута, пять, десять — хватит. Надоело. Если бы поезд шел по рельсам бесшумно, как в какой-нибудь Японии, казалось бы, что ничего не меняется.
