Мы сгрудились под зонтиками и добрались до ближайшего бистро и заставили их накормить нас в непристойное и непарижское время – в шесть вечера. Девочки не спали уже 48 часов, и мы все были не в себе от голода и раздражительности. Пока остальные жители города только начинали думать об ужине, мы передавали друг другу тарелки с едой и бокалы с вином, слушая шелест дождя по стеклам.
Джорджия попробовала оливки и телячий зоб (НЕ ГОВОРИТЕ ЕЙ, ЧТО ЭТО!), а Пейдж накинулась на хлеб, как волк, выедая мягкую сердцевину и оставляя багетные корочки на столе. Я пила и ела больше, чем мне бы стоило, но в Париже не стоит себя ограничивать. В эту ночь мы спали крепко, укрывшись, как одеялом, дождем, вином и разговорами, и это лечило наши больные сердца.
Чему бы мы ни научились, все испарилось к утру. Вместо того чтобы погрузиться в еду, в огни, в семейные каникулы, мы проснулись с четким планом посетить все достопримечательности из путеводителя: площадь Согласия, Триумфальную арку, гробницу Наполеона, Сен-Шапель, Сен-Сюльпис и главную аллею в саду Тюильри.
Мы решили заходить и в музеи, например, в музей Родена – он получил высокие оценки благодаря удачно расположенной попе одной из скульптур. Музей Орсе же не вызвал такого восторга – там Джорджия решила изобразить Шавасану прямо на полу, считая, что туристы прекрасно смогут ее обходить.
– Ты все лето меня умоляла пустить тебя на концерт Кэти Перри, – прошипела я. – Отлично, теперь мы пойдем туда, и я сяду у тебя за спиной и буду жаловаться без конца.
– Меня устраивает, – парировала она. – Я в любом случае игнорирую тебя лучше, чем ты меня.
Туше, маленький монстр. Туше.
Как забыть музей Оранжери, где Пейдж выполняла физические упражнения рядом с «Кувшинками, – одевшись в спортивную форму с ног до головы? После знакомства с Моне мы добрались до галереи Лафайет, где Пейдж немедленно влюбилась в красную сумочку Dolce & Gabbana.
– Ты же особо не любишь аксессуары, – напомнила я ей, пока слезы еще не полились из глаз.
Казалось, что Пейдж – моя спортивная дочь, не имеет никакого отношения к моде. Ее пафосная сестра и ее отец пошли в музей Восковых фигур, а мы с бабулей решили заняться шопингом и попить шампанского. Мы предполагали, что Пейдж будет вести себя как обычно – посидит тихо пару часов, пока мы не вспомним о ее существовании.
Но вместо этого моя дочь стояла посреди яркой, огромной, роскошной галереи и желала сумочку. Это была та самая девочка, любимой одеждой которой были футбольные шорты трехлетней давности и бесплатная бейсболка команды Падрес.
Что не так с этими детьми? И с моим мужем, раз на то пошло? Даже дедуля не отпускал никаких колких замечаний и даже назвал девчонок «классными путешественницами». То, что он опустился до такой очевидной лжи, означало, что и он чувствовал некую напряженность в поездке. Слава богу, с нами была бабуля, единственный разумный человек.
– Я очень ее хочу! – Пейдж продолжала плакать. – Она мне очень идет!
Я сама была готова расплакаться и поэтому отправила фото своей сестре, проводнику в реальный мир.
– Это смешно. D&G! Для Пейдж! Я даже не могу заставить ее помыться чаще двух раз в неделю!
– Я бы взяла, – ответила моя сестра. – Пейдж права. Ты злая.
Затем пришла и Джорджия, как раз вовремя, и она тут же начала высказывать свое мнение.
– Тебе даже не нравятся аксессуары, Пейдж, – сказала она, выплевывая имя сестры как ругательство. – А моя очередь когда?
Спасибо, Господи, за шампанское, иначе мама бы не справилась.
Я никак не могла понять, я слишком многое спускаю девочкам или, наоборот, перебарщиваю. С первого дня у нас все было отлично – они хорошо спали, хорошо учились, были спортсменками, хорошо ели. С первого дня на Земле Джорджия спала восемь часов подряд.
– Мои девочки спят, – сказала я паникующей медсестре. – Как обычно.
Теперь, в Париже, мои ангелочки были мрачными и сварливыми. С другой стороны, я чувствовала себя так же. Может, мои поведенческие ожидания были неверными? Или я просто не принимала в расчет то, что мои девочки не привыкли к смене часовых поясов и к иностранным обычаям? Я начала думать, что, возможно, проблема была во мне.
