Я втянул голову в плечи, не зная, как реагировать. На всякий случай покосился на телефоны. Цезарь Матвеевич с ненавистью швырнул на стул газетную полосу.
- Ведь это же... Это же все...- он, видимо, на ходу сменил слово.Ведь это... не так!
Не слышал я, чтобы в обычное ругательство было вложено столько мыслительной энергии. На всякий случай, я не поддержал разговора. Цукерман, разрядившись, раздумал углубляться. Молча насыпал в кипяток заварки. Мы попили чаю, болтая о незначительных вещах. Недопитый чай он слил в термос. Я тихо отчалил.
Положение мое в редакции было непрочным, а стало тревожным. Однажды заведующий международным отделом Спицын, которого все не без оснований держали за стукача неопределенного ранга, дохнул на меня запахом виски. Виски это регулярно перепадало ему на пресс-конференциях в иностранных посольствах.
- Насчет тебя к начальству приходили, интересовались.
- Кто?
- Из организации, которая интересуется. Между прочим, Це-Це тоже интересовались. Смешно, да? Запомни: я тебе ничего не говорил. Но за то, что я тебе ничего не говорил, с тебя бутылка.
Вскоре я ушел из редакции по собственному желанию, решившись просто писать прозу. С тех пор мы с Цезарем Матвеичем не пересекались. Прозу мою кромсали и запрещали в других редакциях и издательствах иные уполномоченные того же Главлита.
3.
Предавшись воспоминаниям, я чуть не проехал свою станцию. Добежав по дождичку от метро до дому, я переоделся в сухое и, пока грелся чайник, развернул сверток.
В трубку была скручена толстая ученическая тетрадь. Обложка ее, вымазанная типографской краской, в пятнах от чая и масла, свидетельствовала: тетрадь служила долго. Была она в линейку. По линейкам струился крупный, почти без помарок, почерк. Название сочинения гласило: "Дневник бывалого цензора".
Сочинению Цезаря Матвеича Цукермана предшествовали два эпиграфа:
"Цензор - строгий блюститель стыдливости и скромности" (Марк Цицерон).
"Согласен на сто процентов. А если что не так, то виноват не цензор" (Цезарь Цукерман).
Я заварил чаю, поставил кружку на пол к дивану, наколол кускового сахару и, отогреваясь от весенней московской промозглости, стал, попивая чаек, осваивать доставшийся мне "Дневник".
Цензор - первый читатель абсолютно всего на свете, и именно поэтому на нем лежит большая ответственность перед всем прогрессивным человечеством, писал в предисловии Цезарь Матвеич. К сожалению, отсутствие в университетах факультетов, готовящих цензоров, а также цензуроведения как самостоятельной науки приводит к тому, что разумно обоснованные ограничения заменяются произволом и вкусовщиной. В результате наша отрасль отстает от требований времени, и в ней работает немало дилетантов.
Данная работа представляет собой первую в истории мировой печати попытку дать начинающим цензорам возможность познакомиться с ошибками, допущенными их старшими товарищами. И сделать это не по слухам и сплетням, а путем прямой передачи опыта от их более опытных, уже набивших шишки коллег.
Здесь собраны ошибки, своевременно обнаруженные мною лично, промашки, за которые я пострадал, а также ошибки моих коллег, уполномоченных Главлита в различных органах советской печати, радио и телевидения.
Со слов моих наставников, которых уже нет в живых, я записывал для потомков также промахи цензоров прошлых лет. Молодые цензоры смогут учиться на выговорах, полученных старшими товарищами, и таким образом избегать неприятностей, поджидающих их буквально в каждой букве нашей советской массовой информации. Ибо, как сказал большой друг цензуры А.С.Пушкин, наука сокращает нам опыты быстротекущей жизни.
Далее в тетради страница за страницей следовали собранные покойным Цукерманом мысли и факты. Из обилия их, которое показалось мне утомительным, я привожу наиболее поучительные на тот случай, если читатель, по завещанию Цезаря Матвеича, почувствует особое призвание и задумает избрать в жизни почетное ремесло уполномоченного Главлита. Ведь с цензурой во многих странах дела из рук вон плохи. Властям просто не на кого положиться. В каждой букве заложена опасность контрреволюции.
