Каждый день я писала своей Фее письма. Я разбавляла горючими слезами чернила на своих прошениях, в которых умоляла мамочку почаще ко мне приезжать. Мама отвечала ласковыми письмами. Они приходили в конвертах с марками, на которых были изображены цветы или флаги. Мама не забыла о моем хобби и заботилась об увеличении моей коллекции марок.
Но если говорить совсем откровенно, то, по-моему, в то время по-настоящему ее интересовала только химическая промышленность.
Однажды в деревню, где находилась наша школа, приехал де Голль. Дети торжественно встречали его, бросая цветы. Когда он стал пожимать руки, я протянула ему левую руку и почувствовала себя героиней. В пансионате надо мной по этому поводу подшучивали:
— Ты, коммунистка, пожала руку де Голлю?
Ну и что же тут такого? Подумаешь! Тем более что рука-то была левая. А что касается коммунистки, то я и в самом деле готова была в случае необходимости встать на защиту коммунизма и бедного Фиделя. Время от времени мне предоставлялась такая возможность, потому, что в школе мальчишки смеялись над тем, что Фидель всегда носил военную форму. А еще они состязались в рифмовках. Побеждал тот, кто придумывал самую смешную рифму к его имени или фамилии.
Когда мы с Феей шли по улице, нас иногда останавливали, чтобы поинтересоваться, не прихожусь ли я дочерью великому клоуну Чаплину. Мне говорили, что я очень похожа на Джеральдину. Но Фея отвечала, что мой отец — клоун гораздо большего масштаба. Этот ответ мне казался странным, ведь я ни разу не видела папу Орландо в клоунском наряде.
В пансионате меня заставляли есть артишоки и конфитюр из ревеня. От этой еды меня тошнило. Впрочем, и эту отвратительную еду, и многое другое можно было вытерпеть. Гораздо труднее было дождаться субботы, ради которой я, собственно, и жила. В субботу приезжала моя Фея, разбивающая мужские сердца, словно хрупкие стеклянные сосуды. У прекраснейшей из Фей не было отбоя от поклонников. Среди претендентов на ее внимание были мужчины всех возрастов и самых разных национальностей. Одним из ее обожателей я воспользовалась самым коварным образом. Это был итальянский промышленник из Милана. Он отправлял Фее дюжины роз, а мне тайком протягивал красивые шелковые портмоне со стофранковыми купюрами. Это был аванс за то, что я позову Фею к телефону или впущу его в квартиру, когда Фея будет делать вид, что ее нет дома. Я даже хлопотала за миланца перед Феей. Но она была непреклонна:
— Каждый раз, как он прикасается ко мне, меня тошнит от отвращения.
Благодаря, расточительности Эгидио я смогла запастись к отъезду кое-какими интересными вещами. Я купила большой раскладной пластмассовый бассейн для сада, полосатую бело-синюю палатку для походов в Санта-Мария-дель-Мар. Кроме этого, я приобрела набор юного химика с пробирками и спиртовкой и набор юного биолога с микроскопом и пластинками.
Год закончился великолепно: в одно прекрасное утро в пансионате «Клер Матэн» появилась Лала Натика. И мы с ней поехали в Нормандию на «мерседесе», который недавно прибыл с Кубы и сиял своим новеньким дипломатическим номером. За рулем сидела прекраснейшая из Фей. В отличие от нас с бабушкой Натикой, ее в Нормандии ожидала работа. Фее предстояло уговорить французского ученого Андре Вуазена приехать на Кубу по приглашению Фиделя.
Вуазен изобрел способ интенсивного откорма овец, и Фидель предлагал ученому испытать свой научный метод на кубинских коровах.
Путешествие прошло великолепно. И все было замечательно, как вдруг я узнала, что должна немедленно вернуться в Гавану.
Над Кубой вновь нависла опасность бомбардировки. В это время до Феи дошли слухи о том, что якобы она вместе с дочерью и матерью собирается просить политического убежища во Франции. Этого Фея не могла оставить без внимания. Грязные сплетни больно хлестнули по ее безупречной порядочности. Дело усугублялось тем, что многие кубинские дипломаты в самом деле просили политического убежища в других странах. Например, так было в случае с Кабрерой Инфанте во время выполнения дипломатического поручения в Лондоне. Пребывание за границей было отличной лазейкой для тех, кто хотел покинуть остров. Фея не хотела, чтобы ее сравнивали с предателями. А поскольку она не могла вернуться на Кубу раньше, чем выполнит свое раз-ведзадание, то у нее оставался единственный способ заставить молчать сплетников. Этот способ заключался в том, чтобы отправить на остров мать и дочь.
