Мать Адриано, узнав о случившемся, разрыдалась, потому что поняла – на этот раз только удача позволила ей не потерять еще одного ребенка. В те дни Джудитта обнимала Адриано так крепко, как никогда раньше не обнимала. Возможно, так она хотела загладить вину за едва не исполнившийся приговор, который вынесла сыну при рождении: «Это ребенок стариков, он непременно умрет».
Но Адриано не умер. Гул самолетов, предвестник новых бомбардировок, не шел у него из головы, испуганное лицо отца Леонтино вставало перед глазами всякий раз, когда раздавался вой сирен, и он вспоминал слова матери, которая нередко предпочитала прятаться дома, а не в бомбоубежище, вверяя свою судьбу провидению, а не системе городских укреплений. Джудитта обнимала Адриано и повторяла: «Если нам суждено умереть, пусть лучше мы умрем вместе».
Адриано часто включал военные сцены в свои фильмы. Возможно, в его памяти осталась та несостоявшаяся встреча со смертью в 1943 году.
Есть и еще один эпизод, который оставил след в памяти Адриано. Это случилось 29 апреля 1945 года, через четыре дня после освобождения Италии от фашизма. На пьяццале Лорето, в пяти минутах ходьбы от виа Глюк, там, где раньше была бензоколонка, на железных балках висели тела Муссолини и Петаччи[15]. Рядом с Муссолини и Петаччи еще три символа прошлого режима: слева Никола Бомбаччи[16], справа – Паволини[17] и Стараче[18]. Никто точно не знает, кто отдал приказ принести их тела на эту площадь. В тот день Комитет национального освобождения[19] опубликовал послание с выражением сожаления, под документом подписались все члены Комитета, включая коммунистов. Однако никто не взял на себя ответственность за перевозку тел. Говорили, что это была месть: раньше на этой площади немцы приказали фашистам убить пятнадцать партизан. Согласно хроникам того времени, фашистские солдаты жестоко поглумились над телами и бросили на весь день под палящим солнцем, не позволив семьям забрать останки близких.
Около семи утра первые прохожие заметили тела Муссолини, Петаччи и других фашистов. Через несколько часов площадь запрудила толпа, молва о произошедшем в мгновение ока облетела весь Милан. То и дело слышались автоматные очереди, люди проталкивались к телам, топтали их и пинали. Какая-то женщина пять раз выстрелила в труп Муссолини, чтобы отомстить за своих пятерых погибших детей. На трупы бросали гнилые овощи, кто-то плевал на них, в руку Муссолини вложили фашистский флаг, с тела сорвали ремень и сняли правый сапог, а на тело Петаччи кто-то помочился. Новость распространилась по окрестностям и дошла до виа Глюк. Дядя однажды рассказывал, что в тот день моя мама решила пойти посмотреть, что происходит на пьяццале Лорето, и Адриано, которому тогда было семь, напросился за компанию со старшей сестрой. Когда они пришли, на пьяццале Лорето царил хаос, какой-то мужчина попросил мою мать взять ребенка на руки: «Синьора, пусть мальчик увидит, что произошло, сегодня исторический день».
Мама не поняла, речь о партизанах или о фашистах, и несколько минут держала Адриано на руках, а потом, когда осознала, что за ужасную сцену они наблюдают, поставила ребенка на землю и заторопилась домой. Джудитта предпочла бы, чтобы ее сын не видел этой кровавой вакханалии, но пути назад уже не было. Тогда было сложное время, в Италии только что закончилась освободительная война, часто приобретавшая черты гражданской. Мы нашли человека, который поделился воспоминаниями о том времени, а именно о 1944 годе, когда маленький Адриано после уроков отправлялся на дополнительные занятия в школу при монастыре монахов-салезианцев на виа Копернико, ту самую, где позже будет учиться Сильвио Берлускони. Вспоминает Бьянкамария Пападиа, жена Джанколомбо, известного миланского фотографа, бывшая учительница Адриано в 1944/45 году.
«Я помню, – рассказывает синьора Пападиа, которой сейчас восемьдесят три года[20], – что иногда Адриано приводила в школу женщина, высокая и строгая, с очень суровым взглядом. При первой же встрече меня поразило, как трепетно эта властная женщина относится к сыну. Тогда, – вспоминает синьора Пападиа, рассматривая фотографию Адриано, хранящуюся в богатом фотоархиве Джанколомбо, – мы работали в очень тяжелых условиях, уроки проходили в подвале, и я помню, что в этом подвале были столбы, поддерживавшие потолок. Некоторые дети пытались взобраться по ним, но только не Адриано. Он был очень тихим ребенком, с большими глазами и немного меланхоличным взглядом. Знаю, его все считали непоседой, егозой. Я не помню его таким. Может быть, потому, что времена были очень трудные, а может, потому, что и он понимал, насколько все непросто. Жизнь была тяжелой, я помню, что в год освобождения на улицах то и дело слышались перестрелки между немцами и партизанами, детям ничто не угрожало, но, конечно, такие события навсегда остаются в памяти ребенка».
