Может быть, я увижу когда-нибудь целый полк - все с винтовками, в касках, раз-два! раз-два! - все шагают под громкий папин марш! Как это было бы здорово!
- Ты пишешь марш? - говорю я папе.
- Марш? Какой марш?
- Самый военный, - говорю я.
- Убери его, - говорит папа.
- Марш отсюда! - говорит мама.
Я иду на балкон. Вижу девочку с бантом. Подумаешь, бант! Папа мой пишет музыку! Может быть, марш!
- Тру-ру-ру! - поёт папа.
Ага, слышит, наверное! Пусть она знает. Всё делает вид, что не слышит!
- Трам-там! - стучит папа по крышке рояля.
Это нельзя не услышать.
Она поднимает голову. Но я смотрю в сторону. Пусть она знает!
Бам! - папа стукнул по крышке рояля. С такой силой, что я даже вздрогнул.
Бам!!! Бам!!! - он стучит кулаком по крышке.
- Ага! Ну, каково?
А она только бантом махнула.
Тогда я разозлился и крикнул:
- Эй, ты! Нечего здесь проходить! Слышишь? Нечего!
Расстроенный, я ушёл с балкона. Я вижу, и папа расстроенный. Он сидит, подперев рукой щеку. Такой весь печальный.
- Мама на кухне, - говорит он.
- Зачем мне мама?
- Тогда как хочешь, - говорит он.
Вот и мама. Она говорит:
- Брось ты это… Володя…
- Что бросить-то? - говорит папа.
- Эту твою… симфонию…
- Я же чувствую… тут вот не то… тут не то… а тут - то!
- Ну и брось, раз всё не то…
- Не всё не то…
- Всё равно.
- Как это так - всё равно?!
- Я-то тут ни при чём, - говорит ему мама.
- Ты ни при чём, это верно…
- И Петя ни при чём, и Боба.
- И Петя, и Боба… - говорит папа.
Он смотрит на нас, а мы на него.
- Дайте мне отдохнуть, - просит папа.
Но ему не дают отдохнуть. К нам звонок. Это Олимпиада Васильевна. Со своим сыном Мишей. Папа будет с ним заниматься.
8. Олимпиада Васильевна и дядя Гоша
Миша кривляется, строит рожи, показывает всем язык. А папа сидит с ним рядом, считает в такт: раз - и, два - и, три - и…
Занимается папа бесплатно. Потому что знакомый.
- Вы золотой человек, - говорит Олимпиада Васильевна.
- Баловник он у вас, - отвечает ей папа.
Она кричит сыну в ухо:
- Где совесть? Где совесть? Где совесть у человека?!
Он перестаёт строить рожи. Но ненадолго.
- Бессовестный! - кричит Олимпиада Васильевна.
- Они все такие, - говорит папа.
- Все бессовестные, - говорит Олимпиада Васильевна.
Почему, думал я, его учат музыке? Почему меня учат музыке? Почему всех кругом учат музыке? Если никто не хочет? Этого я не мог понять!
- Вот тут вам подарок, - говорит Олимпиада Васильевна.
- Бросьте вы это, - говорит папа.
- Нет, пожалуйста, я вас прошу.
- Я вас тоже прошу, - отвечает папа.
- Нет уж, вы позвольте…
Папа смеётся.
Мама моя говорит:
- Он странный. Вы не обращайте внимания.
- Я-то вижу… - вздыхает Олимпиада Васильевна. Она почему-то всё время вздыхала.
За ней приходил её муж - дядя Гоша.
Миша тотчас же вскакивал и во всю глотку вопил:
- Конец!
Он хотел скорее домой.
Дядя Гоша ходил по комнате.
- Где сейчас моряки? - орал он. - Нет сейчас моряков! Это точно. Это ведь факт!
- Что факт? - спрашивал папа.
- Слушайте дальше. Не перебивайте. Вы знаете голубку "Куин Мери"?
- Не знаю, - говорит папа.
- Так вот, я плавал на этой голубке, на этой старой посудине. Под парусами, нет, на всех парах! Мы неслись, я вам скажу, как черти! Сто восемдесят миль в час! Как вам это кажется! Как это поётся: "Пятнадцать человек на сундук мертвеца, го-го-го" - так, кажется? Чудесная песня! Мда… так вот это было зрелище!
- Как интересно! - говорит мама.
- Я был в Африке, крокодилы так, можно сказать, и лезут, но наш брат, ему карты в руки… ребята с нашей калоши…
- Чего? - спрашивал я.
- Ты помолчи, - говорил он мне. - Так вот, значит, о чём это я? Да! Наш корабль возил опоссумов. Для разных там зоопарков. Вы видели опоссумов? Они вылезали из ящиков, гуляли по палубе, как матросы. Мы кормили их. Вместе с ними резвились… Это милейшие звери!
- Как они выглядят?
- Очень мило, чертовски мило, носик кнопкой, хвостишко - чудесные! А когда я был в Марселе…
- Вы были и там? - удивлялась мама.
- Я был везде! - отвечал дядя Гоша.
- Интересный вы человек! - говорила мама.
Он продолжал задумчиво:
- Я был в Лондоне и в Амстердаме… Забыл, кстати, про опоссумов! Они, черти, жрут шоколад, ха-ха-ха!
