«Внесу свои два цента», – заключил свое послание неизвестный автор и вместо подписи подклеил к открытке скотчем два цента.[3] Папа, конечно, все отрицал. Он нередко заявлял, что ему надо в город по работе или что на выходные он уезжает «охотиться на оленей».
«Он говорил, что охотится на четвероногих оленей, а сам гонялся за двуногими шлюхами», – позже говорила мне мама.
Я не отношусь к той категории людей, что изменяют, посему мне по-прежнему неясны его мотивы; но мне по-прежнему кажется, что у большинства мужчин, изменяющих своим женам, хватает мозгов не брать своих малолетних детей с собой на свидания. Но только не моему папе, его самоуверенность нередко переходила все границы и превращалась в самонадеянность – в какой-то момент он повел Тада и меня в кино с женщиной, которая, как я теперь понимаю, была его любовницей. Мне было пять лет, а Таду всего четыре. Когда мы вернулись домой, я невольно сдала папу, побежав рассказывать маме про «добрую тетю», которая сводила меня в туалет в кинотеатре. Когда мама потребовала объяснить, как папа позволил чужому человеку сопровождать его дочь в туалет, он ушел в глухую оборону.
«Это просто женщина, которую я знаю по работе, – заявил он. – Я бы никогда не стал водить тебя за нос, я люблю тебя!» Он никогда не отступал от своей тактики «все отрицай!», и мы, наверное, никогда не узнаем правды.
Мне всегда казалось, что для моего папы понятие правды было несколько размытым; он подстраивал ее под свои нужды.
Мама не была дурочкой и в глубине души понимала, что отец ходит налево, но она не могла найти в себе силы уйти от него. Ей было тяжело находиться так далеко от своей семьи. Раз за разом они переезжали в новый город и снова оставались без поддержки, мама вновь оказывалась ошарашенной и испуганной переменами. Она была в изоляции, с двумя маленькими детьми на руках; ее немногочисленные друзья были далеко. Как она могла уйти в такой момент?
Несомненно – их брак был ошибкой и все четверо из нас были несчастны. Невозможно подсчитать, сколько раз состязания в криках, устроенные моими родителями, переходили в драку, а мы с Тадом прятались подальше от зоны боевых действий, скрываясь от папиного взрывоопасного настроя. Плакать и умолять их прекратить было чревато – это только разжигало его ярость по отношению к маме. Иногда он бил и нас – снимал ремень и лупил нас по заднице и ногам.
Самую худшую их ссору из тех, что я видела, я помню очень отчетливо. Она закончилась тем, что папа пригвоздил маму к полу деревянным стулом из столовой. Я помню, как мама хватала ртом воздух. Не будь у нас в гостях мамина подруга Сьюзан, я не знаю, чем бы все закончилось. Она вмешалась и оттащила папу прежде, чем он смог нанести ей серьезный физический ущерб; но наша психика травмирована по сей день.
Жизненный совет
Тесс Холлидей #7:
Если кто-то извиняется, но продолжает вести себя плохо, верьте действиям, а не словам.
Когда его гнев утихал, он был просто душкой; активно изображал сопереживающего и внимательного мужа и отца до тех пор, пока в нем снова не накапливалась вулканическая ярость и не происходило новое извержение. Теперь, когда я познакомилась с многими женщинами со всего мира и узнала их истории, я осознала, что он демонстрировал многие черты, присущие классическим абьюзерам. Я думаю, что изрядная доля его проблемы с гневом связана с тем, что он не переваривал, когда его критиковали, и так и не посмотрел в лицо своим изъянам. Ему было 19 лет, когда я родилась, и я могу представить, что ему было непросто стать родителем в таком юном возрасте. Теперь, когда я сама родитель, я это понимаю; но это не отменяет того, что он очень подвел меня в молодости. Он не понимал, что если ты взялся за что-то и не довел дело до конца, то люди, которых ты подвел, чувствуют себя преданными. Мне казалось, что его интерес к кому и чему угодно мог сойти на нет в два счета.
Когда он не распутствовал и не таскал нас по Югу из одного гадюшника в другой, папа набирал целый зверинец домашней и экзотической живности, а потом избавлялся от них. Он утверждал, что обожает животных, но на самом деле у него на них не хватало ни терпения, ни сострадания, и бедным животным, попавшим ему в руки, просто космически не повезло.
