— Пойдем на речку? — спрашивает вполголоса Михал.
Томаш задумывается. Он не умеет плавать. Ему придется одному сидеть на влажном песке, глядя на удальство друга.
— Может быть, лучше к замку, — предлагает он. — Давай обследуем его подземелье.
Мысль неплохая. Но для того, чтобы добраться до руин замка, нужно пройти через местечко, куда чуть свет крестьяне съезжаются на ярмарку, а спустя два-три часа вокруг башни замка на одеялах рассядутся крикливые дачники.
Они оба молчат. Такой день — их собственный, чистый, словно драгоценность, — не может быть прожит как попало.
За домом слышны скрипучие голоса кур. В них есть что-то очень смешное. Сварливое сожаление о сне и ленивое приветствие солнечного тепла. Они уверенно роют удобные ямки в пыли под стеной.
— Знаешь что? — вдруг говорит Михал в порыве вдохновения. — Знаешь, что мы сделаем? Убежим!
— Совсем? — Круглое лицо Томаша выражает смесь удивления и сомнения.
— Вернемся вечером. Или завтра. Как нам захочется.
— А куда мы убежим?
— Все равно. Куда сможем.
— Послушай, Михал… Надо ведь что-то приготовить, надо что-то…
Михал уже не слушает. Он отошел от окна, оставив Томаша в испещренной прозрачными бликами траве, на фоне белой полосы флоксов, трепещущей серебряным мерцанием березовой листвы. Тихо, на цыпочках ходит он по комнате. Надевает короткие штанишки и рубашку, желтые пропотевшие кеды. С перочинным ножом в руке подходит к столу. Под марлевой накидкой стоит готовый завтрак. Круглая буханка темного хлеба, творог в форме сердца на плоской тарелке, кусок масла, несколько огурцов и блюдечко с медом.
Михал отрезает большой ломоть хлеба и треугольник влажного творога. Заворачивает все это в салфетку. Затем смотрит на старинные часы с кукушкой, громко тикающие на стене. Начало шестого.
— Томаш, я иду.
Он вылезает в окно, неловко держа в руке узелок.
С минуту они стоят друг против друга в ярком солнечном свете, среди шороха потревоженной легким ветром листвы, среди птичьих посвистов и щебета. Молодой петушок хриплым голосом пробует петь.
— Идем?
Томаш степенно кивает головой.
К трухлявой калитке ведет тенистая грабовая аллея по краю оврага. Им холодно, но пляшущие на земле пятна света щекочут ноги теплым прикосновением.
За калиткой живая изгородь владения соседа, а потом уже поле. Несколько дней тому назад здесь еще колыхалась красноватая густая пшеница. Ее скосили. На жнивье теперь огромные, прикрытые соломой копны.
Они не разговаривают. Еще не успели привыкнуть к собственной дерзости. Михалу кажется, что Томаш относится к этому делу не совсем серьезно и скоро захочет назад. О том же думает Томаш. Дом так близко, а до завтрака в их распоряжении около трех часов.
Они сворачивают наискосок к виднеющемуся на горизонте лесу — темному, всклокоченному, спускающемуся кое-где в глубокие овраги.
Жнивье пружинисто хрустит под ногами. При каждом шаге разлетаются в стороны сухие искры коричневых кузнечиков, чье стрекотание звенит в ушах. Они совершенно одни под огромным чистым небом.
— Смотри, ястреб, — говорит Михал. Высоко-высоко парит в синеве темное пятно, распростертый стремительный контур.
Они стоят некоторое время с задранными вверх головами.
— А он нас видит? — интересуется Томаш.
— Конечно. Он видит мышь в борозде, а не то что нас.
Глаза наполняются слезами, птица расплывается, как в расплавленном стекле. Через какое-то время они чувствуют, что рассмотрели его полностью, что больше ничего не произойдет. Но им жаль расставаться с этим парящим в высоте чудом, и, двинувшись дальше, они время от времени оглядываются на него.
Вот они пересекли межу и бредут прямиком через буйные луга. Вскоре они промокли по пояс. От ледяной росы деревенеют бедра, жжет голые икры. Они бегут, и их охватывает безудержное веселье. Они громко смеются. Только теперь они чувствуют всю радость свободы.
Как спасительный берег, приветствует их песчаный холм на опушке леса. Запыхавшиеся, садятся они в можжевельнике. Земля колючая, она устлана сосновыми иглами, по ней вьются рыжие корни, кое-где торчат пучки хрупкого мха и редкие островки колкой на ощупь травы. Солнце мгновенно окутывает их своим теплом. Сейчас оно яркое, его лучи пахнут смолой.
