Утром, гуляя, мы проходили мимо универмага, и Толик потащил меня к витрине. За стеклом на подставке стоял новенький ярко-красный мотоцикл. Он весь сверкал никелированными частями. Толик не мог оторвать от него глаз. Мы простояли у витрины полчаса и потом всю дорогу говорили о мотоцикле.
- Пап, а ты водил мотоцикл? - спрашивал Толик.
- Нет, я водил трехколесный велосипед.
- А тебе кто его подарил, дед?
- Да. Я ездил на нем по балкону, потому что бабушка не пускала меня во двор.
- Сколько тебе было лет?
- Я учился тогда в первом классе.
Но и позже я не любил техники. Отец Суреи водил "Москвич", но я не испытывал к "Москвичу" никакого интереса. Я приезжал на нем в пансионат, уезжал обратно, и все. Остальное меня не волновало.
Из-за этого "Москвича" мы и стали ездить в Кисловодск. Нынче "Москвич" остался в Баку, но мы все равно приехали. Выручил Иосиф Самойлович Басс, а точнее, коньяк "Гекгель". В обмен на две бутылки мы получила прекрасный двухместный домик. Правда, он временный, но что поделаешь? И к тому же на будущий год мы снова приедем сюда и снова поселимся в этом домике.
Тот же голос, тот же бас,
В пансионате тот же Басс...
Как все это приелось! Неужели я осужден каждое лето видеть одно и то же? Одни и те же дома, одни и те же лица: дворника Лени, администратора Жени, буфетчика Сергея, охранника Фомы Герасимовича. И конечно, Иосифа Самойловича Басса. Неужто я до конца дней обречен кататься на этом озере, смотреть на эти горы, ходить по этим улицам? Я уже тысячу раз ходил по ним. Впрочем, и ничто другое меня не влечет. Так почему же я об этом думаю?
Всюду эти "почему".
Когда Фира и Сурея были студентками, они вечно ссорились. Фира заходила за Суреей по пути в институт. Институт в двух кварталах от нашего (я говорю "нашего", потому что с тех пор, как мы поженились, я живу у Суреи) дома. Но Фира всякий раз избирала новый путь. "Куда ты меня тянешь? - сердилась Сурея. - Мы опоздаем!" - "Я задыхаюсь, когда вижу одно и то же!" - отвечала Фира. Она готова была обойти весь город, только бы не попасть на знакомую улицу.
- Я устал, - сказал Толик. - Я ненавижу твое озеро, потому что ты все время молчишь. - А о чем мне говорить?
- Расскажи сказку.
- Может, рассказать про Джыртдан4?
- А кто это, Джыртдан?
- Никто.
- Расскажи про Снегурочку.
- Ладно, но я потом расскажу, а сейчас поехали, надо сдать лодку.
Я спешил. Мне хотелось скорей получить часы и надеть их на руку. Белый след от ремешка раздражал меня. Если часы пропадут, то чем я закрою его?
Лодка ткнулась носом в причал. Я высадил Толика, прикрепил лодку цепью и направился к киоску проката. Часы были на месте. Я надел их на руку и подумал: "Вот и все. И хватит об этом".
- Пап, ты расскажешь сказку?
- Пойдем погуляем в парке, - сказал я Толику. - А потом поужинаем.
- Нет, сначала на "Фантомаса"!
- А ужин?
- Сначала "Фантомас"!
Мы подошли к автобусной остановке. На остановке стояла очередь.
- Кто последний? - спросил я.
- Пап, а ты знаешь, как Фантомас смеется: га-га-га...
- Не га-га-га, - сказал я, делая страшное лицо, - а ха-ха-ха....
Люди в очереди стали оглядываться. "Вот, уже оглядываются, - подумал я. Скоро начнут аплодировать". Мне захотелось поклониться им и сказать: "Благодарю за внимание".
Я всегда так делал, когда кормил Толика, и Фира аплодировала мне. "Не понимаю, почему тебя считают пресным, - сказала она как-то. - Ты не пресный, ты скорей... безразличный".
Я запомнил это слово. Целую ночь я ворочался тогда возле Суреи и не мог заснуть. Так, значит, я безразличный? Фира попала в точку.
Наверное, это оттого, что у меня нет мечты. Большой мечты, высокой. О чем я мечтаю?
Во-первых, чтоб скорей вернулась Сурея. Толик томится без нее, а я томлюсь с Толиком. Во-вторых, чтоб на следующий год мы вновь приехали сюда. Я хоть и ворчу, но мне тут неплохо. Я целый день валяю дурака и ни о чем не думаю. Ни о чем не думать - особое блаженство. Это похоже на состояние человека, который выпил несколько бутылок вина. Он пьет вино весь день и не пьянеет. Какой-то сладкий полусон, идиллия бездумья. Но я, кажется, впал в пафос.
