– Я знаю, что она мечтает об эстраде. Только вот те обрывки, которые мне удалось услышать… Простите, но это была какая-то какофония.
– Она экспериментирует, ищет, – снисходительно улыбнулся Эдуард Николаевич. – И потом, возраст, сами понимаете. В четырнадцать лет им всем хочется быть агрессивными и роковыми. Челси пытается петь готику с фольклорными мотивами. У нее потрясающее чувство стиля. Учитывая ее дилетантство, это просто фантастика.
– Вы опять заговариваете мне зубы, – нахмурилась я. – Хотите сказать, что вы ее поклонник? Просто нравятся ее песни, поэтому и запираетесь с ней в пустом классе? Простите, Эдуард Николаевич, но это просто смешно.
Вздохнув, он присел на подоконник. Вечернее солнце красиво подсвечивало его светлые волосы. Просто романтический герой из книжки Барбары Карлтенд. С тухловатым душком.
– Я ее продюсер, – после паузы сказал он. – Хочу заниматься ее делами. Помочь ей развить, а не растратить редкий талант.
– Что? – Версия была такой неожиданной, что я рассмеялась. – Что за бред?
– Это правда, я и сам в юности занимался музыкой. Я – бас-гитарист, между прочим. Играл в одной андеграундной группе. Альтернативный рок. У меня есть знакомства. Я могу договориться с клубами, могу снять ей клип, у меня есть дружественная студия, на которой можно записать сингл. А там посмотрим.
– Это… это… Нет, я даже не знаю, как реагировать. Ей четырнадцать лет! Вы понимаете, что ей учиться надо, а не по клубам выступать?!
– Одно другому не мешает. И потом, все равно у нее год пропадает. Она растеряна, как вы не понимаете? Не знает, где ей придется доучиваться – здесь или в Америке.
– Конечно, в Америке, – фыркнула я. – Я согласилась принять ее максимум на год.
– Ну вот, видите. А там другая система образования. Я считаю, надо попробовать. И уж простите, но вы ничего не решаете. А ее родители уже подписали все необходимые документы.
Я ушам своим не поверила. Как будто бы меня перенесли в абсурдный роман в стиле Бориса Виана.
– Что?! Что вы несете?
– Челси связалась с родителями, а я сходил к юристу. Мы составили контракт и отправили им авиапочтой, а они подписали и выслали обратно. Они не против, чтобы Челси попробовала себя в музыке.
– Значит, я ничего не решаю, да?! – Я больше не пыталась сохранить лицо. На глазах выступили злые слезы, горячий румянец пульсировал на щеках. – Я всего лишь содержу эту маленькую дрянь! Всего лишь терплю ее гнусный характер! Всего лишь устроила ее в хорошую школу и даю ей карманные деньги! Всего лишь потратила триста долларов на ее стоматолога, вот! А так она мне, разумеется, никто! Никаких юридических прав я не имею, ничего не решаю! Обслуживающий персонал!! И еще – она переспала с моим мужчиной! Вы это знали? Стоило мне выйти за порог, как она подсуетилась! Вот!
Я закрыла лицо ладонями, чтобы он не видел слез, прокладывающих борозды в тонком слое французской пудры. Ничего не могла с собою поделать, ничего. Это был настоящий срыв, та моя небольшая часть, которая еще сохранила способность думать, словно находилась где-то в стороне, печально наблюдая за бенефисом неуправляемой истерички. Мне не хватало кислорода, в глазах темнело, и время от времени я с судорожным хрипом втягивала в себя воздух. Плечи тряслись, скулы свела судорожная гримаса отчаяния.
Эдуард Николаевич, наверное, перепугался, сначала он пытался сунуть мне под нос початую бутылку с минералкой, потом понял, что любые продиктованные логикой действия не имеют никакого смысла, и просто притянул меня к себе. Крепко держал меня, барахтающуюся, и я размазывала сопли по его свитеру из светло-серой шерсти. И мне почему-то было вдвойне обидно, что он был воплощенной фантазией, что в иных обстоятельствах я бы встретила его и бросилась в омут с головой как минимум на сутки. И этот яблочный запах, он с ума меня сводил.
Его теплые пальцы раздвинули мои губы, и кончиком языка я ощутила какой-то сладкий кругляшок – таблетку.
– Успокоительное, – погладив меня по голове, объяснил он. – Проглотите, это хорошая штука, если не злоупотреблять.
Я послушно проглотила. Он гладил меня по волосам, это было приятно. В детстве меня так мама утешала. Я прибегала к ней, падала на пол и клала голову на ее колени, а она гладила меня по волосам и спокойным голосом объясняла, почему не стоит расстраиваться, и вообще мир удивителен, а вся жизнь впереди.
