Горланило:
- Стой-ка ты... Руки разгребисты... Не темесись... А не хочешь ли, барышня, тельного мыльца?... Нет... Дай-ка додаток сперва... Так и дам... Потовая копейка...
Вот еле протиснулся к букинисту, расставившему на земле ряды пыльных книжек, учебников, географических атласов и русских историй Сергея Михайловича Соловьева, протрепанных перевязанных стопок бумажного месива; стиснутый красномясою барыней и воняющим малым, с оглядкою он протянул букинисту, тяжелому старику, оба томика: желтый, коричневый.
- Сочинение Герберта Спенсера. Основание биологии. Том второй - почесался за ухом тяжелый старик, бросив очень озлобленный взгляд на заглавие, точно в нем видя врага; и - закекал:
- Да так себе: пустяки-с...
- Совсем новая книжка...
- Разрознена...
- В переплете...
- Что толку...
Старик, отшвырнув желтый том, нацепивши очки, и морщуху какую-то сделав себе из лица, стал разглядывать томик коричневый:
- Розенберг... История физики... Старое издание... Что просите?
- Сколько дадите за обе?
- Не подходящая, - и "Герберт Спенсер" откинулся - за историю физики хотите полтинник?
А за спиною ломились локтями, кулачили, отпускали мужлачества: баба босыня, сермяга, промеж бурячков-мужичков: бережоха слюну распустила под красным товаром; ее зазывали, натягивая перед нею меж пальцами полубатист; колыхался картузик степенный - походка с притопочкой: видно отлично мещанствовал он; из палатки с материями ухватила рука:
- Вот сукно драдедамовое.
Остановился, в бумажку тютюн закатал, да слизнул:
- А почем?
- Продаю без запроса.
- Оставь, кавалер, тарары.
И - пошел.
...............
Проходил обыватель в табачно-кофейного цвета штанах, в пиджачишке такого же цвета, с засохлым лицом, на котором прошлась желтоеда какая-то, без бороды и усов, - совершенный скопец, со слепыми глазами, не выражающими, как есть ничего (поплевочки, - а не глаза), в картузишке и с фунтиком клюквы; шел с выдергом ног и с прямою, как палка, спиною; подпек бородавки изюмился под носом; Митеньку он заприметил и стал потирать себе пальцы, перекоряченные ревматизмами; и прошлось на лице выраженье, - какое-то, так себе, вообще говоря; он прислушивался к расторгую, толкаемый в спину, крутил папироску и сыпал коричневым табачком.
Вдр 1000 уг лицо его все раскрысятилось подсмехом:
- Митрию Иванычу, прости господи, - предпочтение-с!
Митенька перепуганно обернулся, - увидел: в лицо ему смотрит какая-то, прости господи, - мертвель, гнилятина (так себе, вообще говоря); и пришел он в смятение, стал краснорожим, как пойманный ворик: потом побледнел, выдаваяся кровенящимся прыщиком:
- Грибиков!
Грибиков же, выпуская дымочек, крысятился прохиком: левой своей половиной лица:
- Насчет книжечек - что?
И сказал это "что" он с таким выражением, как будто он знал и "откуда", и "как" и "зачем"?
- Да, - вот... Я - вот... Пришел, - вот... - иканил Коробкин, и пальцы его приподпрыгнули дергунцами; куснул заусенец:
- Пришел вот сюда... продавать...
- Все для выпивки-с?
Думалось:
- Препротивная право какая мозгляка: допытывается, - дело ясное.
Мрачно отрезал:
- Да нет!
И скорее спустил за шесть гривен два томика; а мозгляка стояла допытывалась:
- А вот переплетики-то, вот такие вот точно - у вашего батюшки: у Ивана Иваныча.
Видя, что Митенька стал моделый, мокрявый, он пальцем попробовал бородавочку и потом посмотрел на свой палец, как будто он что-то увидел на пальце:
- Хорошие книжечки-с... Только продали-с - нипочем: я бы сам дал целковый...
Обнюхивал палец теперь:
- У одного переплетчика переплетаем мы: я и отец - что то силился доказать перепуганный Митенька.
- Надысь он привозил вот такие же-с, разумею не книжки, а переплеты - от переплетчика; я сидел под окошком и все заприметил... Как адрес-то, переплетчика адрес?
- На Малой Лубянке, - ответил Коробкин с искусственным равнодушием.
- А не в Леонтьевском ли?
Вот ведь чорт!
- Погода хорошая - фукнул Грибиков в руку... - А осенями погода плохая стоит.
Митя мрачно сопел и молчал.
- День Семенов прошел и день Луков прошел, а погода хорошая: вам - в Табачихинский?
