— На хер эту маскировку.
Самолёты заходили прямо на батарею, низко совсем. А мы тут как тут. Ждём, кто первый. Вернее, мы ждём, что они, а они — что мы. Ракетный дивизион закрыт плёнкой — не шевелится. Низкая слишком цель для ракет. А мы крутимся на этой пушке всё время, и локатор всё время самолёт ведёт. Два наводчика сидят: один вручную должен целиться, если откажет автоматика. По горизонту и по углу места.
А видно же этого американца — фонари, кассетные ракетки под крыльями — вот он весь! Только нажать! Я стою с флагом — мне только махнуть: «Огонь!» И пиздец. Стреляющий то на меня смотрит, то на самолёт: когда?
А я в одних трусах, грудь вперёд. Орден желаю.
Вот комбат и орал на меня всё время с этим пистолетом.
Никита Сергеевич договорился
Рубили, рубили джунгли вокруг этих ракет, ещё до конца не дорубили — вдруг всё, отставить рубить: договорился Никита Сергеевич с Кеннеди. Всё, теперь ракетному полку надо убираться срочно.
Они всё своё хозяйство бросают — некогда же! Только личный состав и ракеты — и на корабль. Куда-то, вроде, на Новую Землю — из полымя да в лёд. Ракеты прямо на палубах крепили, чтобы американцы могли снять и пересчитать: сходится там заявленное число или нет.
А тут как раз период дождей начался. Вся дорога до берега встала. Техника размешала этот сраный краснозём, и не проехать. Заправщики с горючим и окислителем до кораблей танками волокли. Один заправщик перевернулся, помню, и гексил этот — или что там было — растёкся во все стороны. А он же токсичный — выжег всю органику сразу. И людей потравилось много. С ним надо в специальной защитной одежде работать, а где эта одежда?
От гор до самого моря стояла техника. Сроки вывоза переносили. Сначала дали американцам слово, что во столько-то дней уложимся. А потом: «Ну никак! Не можем выехать!»
А наш комбат, Пётр Великий, начеку. Только ракетчики убрались, только всё своё богатство побросали — он создаёт летучий отряд.
— Для хозяйства, — говорит, — всё пригодится.
Председателем колхоза ему нужно было работать.
И мы на тягачах перевезли к себе несколько тонн всех этих раскладушек, красок, стройматериалов, железа, цемента. Листы фанеры какой-то толстой.
Потом, когды мы уже всё оприходовали, приходит командир полка:
— Это что за херня? У нас офицеры на нарах спят, а у вас сержанты на раскладушках! Всё конфисковать немедленно.
И пришлось комбату прятать барахло от собственного полка. В конце концов забрали почти всё. Только железо он сумел отвоевать и в Приозерск отправить.
Вот такая война у нас была.
Ракеты увезли, нас оставили. Ракеты ракетами, а блокада-то Кубы продолжается. Ядерную угрозу устранили, но угроза высадки не делась никуда. Никто не знает, будут американцы десантироваться или не будут. Значит, мы должны другими средствами — врукопашную спасать эту революцию.
А старшина, который в Союзе у меня был командиром, всё время обосравшись лежал. Дизентерия. Там же как попадёшь с дизентерией в госпиталь — всё, сорок дней. Только он выйдет оттуда — снова понос и снова сорок дней.
В общем, я исполнял обязанности старшины. Все построения проводил, на обед гонял. «Вольно!» «Разойдись!» «Направо-налево!»
А эта кодла стоит передо мной в трусах. Все распаренные, никто ничего не хочет исполнять.
— Иди ты, — говорят периодически, — на хуй.
У меня глаза на лоб: как же это так? Я же командир! Как это? Меня?
Вот тут я и начал махать кулаками и наказывать. То одного накажу, то другого. Тринадцать наказанных набралось. Сначала я переживал, а потом: «Ууу, блядь, не могу на фиг!» Один раз стрелял даже. Ну, рядом, конечно. Сбил его с ног и пустил очередь по земле. Камни полетели во все стороны. Тот чуть не обосрался от страха. Да я и сам испугался.
Ещё помню, однажды стрельнул в щит пушки. У неё же ограждение есть небольшое: если не по самолётам стреляешь, а на земле воюешь, оно тебя прикрывать должно. И я решил проверить на практике: пробьёт его пуля или не пробьёт? В Союзе-то каждый патрон считали, а тут вообще ничего не считалось. Пальнул, короче. Как срикошетила эта пуля, так и я чуть не обделался.
