В общем, когда нам не открыли и после третьего звонка, мы толкнули дверь, и она, несколько неожиданно, признаюсь, распахнулась.
– Анфиса! – позвала Надя, когда мы оказались в просторной прихожей.
Никто не ответил. Мы обошли всю квартирку, заглянули в ванную и на лоджию. Анфисы не было. Везде были разбросаны вещи, на кровати, на стульях и даже на полу, и еще мне бросилось в глаза, что нигде не было ни одного комнатного растения, зато на подоконниках видны были круглые следы от горшков и даже кое-где рассыпанная черная земля.
В ванной на полочках располагались женские сокровища – косметика образца 2012 года. Тут тебе и «L’Oreal», и «Shiseido», и «Dior», и черт ногу сломит, чего тут только не было. Понятно, что это были подделки, фирм этих давно не существовало, а антиквариат стоил очень дорого и Анфисе был явно не по карману. Уж в этом-то я разбирался хорошо. Сразу мог отличить платежеспособного клиента от неплатежеспособного.
– Ты только посмотри! – показал я Наде на флакончики и тюбики.
Но Надя только скользнула взглядом по всем этим богатствам. Ни тени интереса или осуждения не промелькнуло в ее глазах. Она, конечно, красилась, но, как и все женщины в Тихой, делала это в меру и достаточно, я бы сказал, осторожно. А этикетки и всякие буквы на них не значили для тихих абсолютно ничего. И в который раз я почувствовал, что имею дело с существом с другой планеты. Причем, если можно так выразиться, с инопланетянкой в квадрате. Я и до Переворота осознавал невозможность понять женщин, и Надю в первую очередь, а что уж говорить про нынешнее время, когда нас разделило Воздействие.
– Куда она могла подеваться? И почему никого не предупредила? – Надя выглядела очень и очень расстроенной.
– Во всяком случае, можем быть уверены, что она не сбежала в Сектор, – решил приободрить ее я и показал на смятый балахон, валявшийся на кровати. – Косметику всю оставила и вот это…
Я поднял фиолетовый балахон и показал его Наде.
– Видишь? Помнишь, я рассказывал тебе про эту штуку. Без такого ни одна уважающая себя женщина в Секторе на улицу не выйдет. У них подчеркнуть бедра и зад считается неприличным. Ну, не то чтобы неприличным, неприличного у них, кажется, вообще не осталось, а немодным до неприличия… Всегда хотел посмотреть, как он устроен, как так получается, что они все или с узкими попами ходят, или в худшем случае на цилиндрики с сиськами похожи…
Я начал было разворачивать ткань балахона, надеясь обнаружить внутри какие-нибудь жесткие вставочки, пластмассовые пластинки или китовый ус, но Надя выхватила у меня балахон и бросила его туда, где он лежал.
– Прекрати, пожалуйста, – сказала она. – Надо ее найти.
– Так я ж и пытаюсь, – попытался оправдаться я. – Методом исключения. Теперь мы знаем, что в Сектор она, слава богу, не убежала. А в Тихой Москве просто так люди не….
Я хотел сказать «не исчезают», но вдруг заледенел внутри. Я вспомнил вчерашнее исчезновение Инстаграмов, рассказы знакомого рюкзачника и пугающие тягостные размышления, которым я предавался сегодня ночью. Причем все эти воспоминания и мысли уместились в одной кратчайшей доле мгновения. Накатили, так сказать.
Я уже говорил, что после Переворота куда-то подевались китайцы и карлики. И даже было непонятно, есть ли вообще теперь Китай или, скажем, Америка.
Но во-первых, одно дело какие-то там китайцы с карликами, а другое дело – конкретный человек, от которого остались только набор косметики в ванной и коричневые круги от цветочных горшков на подоконнике.
А во-вторых, просто об этом не хотелось думать, в самые первые дни Переворота исчезли не одни китайцы, а еще довольно много разных людей. Кое-кто уехал из Москвы на Юг, в лес, в провинцию, а кое-кто… Во всяком случае, больше их никто никогда не видел. Но об этом лучше не вспоминать. Все равно ответов не найдешь. А с ума сойти можно. Не зря же тихие никогда не вспоминают или, точнее, никогда не говорят об этом.
– Просто так люди – что? – переспросила Надя. – Не исчезают? Ты это хотел сказать?
– Ну да, – сказал я и на всякий случай отвернулся.
– Ты чем-то напуган?
