Но не из Софии Киевской.
Россия – дитя Ростово-Суздальской Руси, иначе говоря, Северо-Восточной окраины империи Рюриковичей.
Да, конечно же, святая Ольга и святой Владимир – родные русским. Через них и через киевский портал христианство широким потоком полилось на Русь – на всю Русь, не выбирая, где там в XX веке пройдет очередная случайная граница между разновидностями восточных славян. Да, конечно, вся история Древней Руси, то есть Руси домонгольской – принадлежность истории России в качестве глубинных корней ее бытия. Да, конечно, в юной России XV–XVI веков превосходно знали древнерусскую литературу, в значительной мере южно- или западнорусскую по происхождению. Ярослава Мудрого, Владимира Мономаха, Илариона Киевского, Кирилла Туровского, «мужей чюдных» из Киево-Печерского монастыря почитали своими. Да, древние былины, «Повесть временных лет», «Слово о Законе и Благодати», «Сказание о полку Игореве» для великой хоромины России, строящейся из малых теремков удельной эпохи, стали камнями духовными, уложенными в фундамент. И правили на просторах России, родившейся при Иване III, то есть во второй половине XV столетия, природные князья Рюриковичи, чего о Руси Литовской отнюдь не скажешь. Притом их древняя родня – Рюриковичи домонгольской эпохи оказались тщательно «учтены» как в родословиях, так и в «Степенной книге», грандиозном историко-генеалогическом труде XVI века.
Все так.
Нет ни малейшей причины отказываться от этого, как сейчас говорят, культурно-исторического наследства.
И все же столичная Русь древнекиевских времен, Русь Южная, Русь, выросшая из симбиоза полян, древлян, кривичей с варягами, – страна в целом гораздо менее родная для России, чем окраинный ее регион: Ростово-Суздальская, позднее Владимирская земля.
И многие национальные стереотипы русского народа, а вместе с тем многие особенности российского государственного строя – плод владимирской эпохи и Владимирской Руси, а Русь Киевская всему этому хоть и не чужая, но все же, что называется, «дальняя родня».
Если сравнивать это с семьей, то Владимир-Залесский Москве – отец, Новгород – дед, Константинополь – прадед, а Киев – двоюродный дядя. Не чужое, родное – все, включая и Софию Киевскую, и былинных богатырей, и Владимира Мономаха, но чуть подальше торной дороги.
Южная Русь от Игоря до второй половины XII века – фантастически богата. Чернозем в жарком южном климате дает превосходные урожаи, садовые культуры на этой благословенной земле изумительно плодоносны, море неподалеку, великие торговые пути приносят тонны серебра, оседающего в кладах. Южная Русь кипит на торгах серебром и хлебом. И торговля занимает в ее устройстве чрезвычайно важное положение. Заглянув в Русскую правду, нетрудно убедиться, что развитие Руси как государства, сконцентрированного вокруг Киева, шло по пути замены казней и судебного увечья (в качестве способа наказать за преступление) на штрафы. Кровь меняли на серебро, из-за серебра отправлялись в дальние походы, восставали, от горделивого и своекорыстного серебра бежали в монастырь.
За Южную Русь сражаются князья-братья, князья-дядья, князья-племянники. Она представляет собой семейное достояние без четко определенных правил раздела и наследования. Ее нещадно разоряют, полагая, что этакое сокровище все равно скоро восстановится – людьми, хлебами, стенами городскими, претерпевшими от пожаров, звонкой монетой. И она из центра, из точки концентрации русских сил превращается с течением времени в добычу. Страшно сидеть на великокняжеском столе Киева – слишком много желающих вышибить его из-под тебя и усесться самому. Середина и вторая половина XII века – сплошная бойня русских князей за Киев. А из Киева уже нельзя править. Можно лишь, говоря современным языком, пользоваться приобретенным ресурсом, пока воинственная родня позволяет. Год. Полгода. Месяц. Неделю. Хотя бы день! Киев с округой и впрямь столь богат, что скоро восстанавливает свои силы. до определенного момента, когда разорение Южной Руси становится глобальным.
Южная Русь – переплетение дорог, речных и сухопутных, пролегших по великому полотну степей. Куда ни кинь взор, горизонт далек, а пространство дается легко, ложась под ноги верстами проторенных путей, улетая за корму скорыми гребками. И эта легкость преодоления пространств порождает своего рода расслабленность: легко выйти в дорогу, легко пройти ее, в любой момент это можно сделать, но стоит ли? Везде накаленное солнцем днище мира – земля ровная, земля бесконечная. В будущем казак тут легко уживется с хуторянином: один из них странник, боец, разбойник, другой – пахарь, накопитель, неподвижный насельник маленькой округи.
