Прохор вздохнул:
– Ох, чует мое сердце – не будет у нас завтра никакого воскресения. Все люди как люди – отдыхают, с утра в церковь пойдут, потом обедать сядут, пропустят по чарочке…
– Ой, не по одной, Проша, – негромко засмеялся Иван. – Ой, не по одной.
В Приказной избе просидели до самого вечера – все ждали возвращения Ртищева или хотя бы Митьки. Ну и, само собой, писали затребованные высоким начальством отчеты. Иван тут работал за двоих – и за себя, и за Прохора, больно уж тот не любил возиться с бумагами.
– Интересно, как «истерзанный» пишется? – обмакнув в чернильницу гусиное перо, задумался юноша. – «Изтерзанный» или «изстерзанный»? Ладно, напишем через «слово»… Хорошо б еще и указать – как именно истерзанный…
– Ну, это уж мы не знаем, не видели. – Прохор угрюмо хохотнул. – Все – с чужих слов.
– Да уж, – согласился Иван. – Жаль, сами-то не видали ни одного мертвяка…
– И слава Господу!
– Ну, может, Митьке что удастся увидеть или Андрею Петровичу?
– Ну да, – снова хохотнул Прохор. – Станет тебе думный дворянин мертвяков разглядывать!
– Ртищев – станет! – уверенно отозвался Иван. – Кто другой бы – не знаю, а этот обязательно взглянет, коль выпадет такая возможность.
Сказал – и как в воду глядел. Как раз сейчас, под вечер уже, заржали во дворе кони. Прохор подошел к окну:
– Неужто едут?
По крыльцу загромыхали шаги, распахнулась дверь, впуская раскрасневшегося с улицы Митьку.
– Ну? – Оба приятеля воззрились на него с затаенной надеждой. – Как успехи? Ртищев где?
– Андрей Петрович к себе домой поехал. – Митька зябко поежился. – Велеть, что ли, сторожу дров принести, а то холодновато что-то? Затопим-ка печечку, братцы!
– Да подожди ты с печкой, Митя, – раздраженно махнул рукой Иван. – Дело говори – чего у Куракина разузнали?
– Да так… – Митька уселся на лавку и вытянул ноги с таким видом, будто он не на коне, а пешком пол-Москвы исходил. – Есть кое-что…
– Ну, говори, говори, не тяни! Что у тебя за привычка такая?
– Да я ведь хочу, чтоб обстоятельно все получилось. В общем, убитый княжич, такое впечатление, был своему отцу-то не очень нужен. Вишь ты, старый-то князь вторым браком женился и от новой жены трех деток прижил. А Ефим – так убиенного парня звали – от первой, нелюбимой, жены был.
– Ах, вон оно что! – выслушав, задумчиво протянул Иван. – Тут интересные возможности открываются. Я имею в виду будущее наследство…
– Думаешь, мачеха княжича и… того… растерзала? – Митрий вскинул глаза. – Ведь так?
– Ну, не сама, конечно… Но что-то в этом предположении есть!
– Оно конечно, – кивнул Прохор. – Мачехе смерть княжича – выгодна. Тут и надо копать.
– Андрей Петрович уже копает, – пояснив, Митрий подсел ближе к столу. – А нам строго-настрого запретил куракинское семейство трогать, сказал – «не по вашим зубам».
– Да уж, род знатный, чуть ли не от самих Рюриковичей.
– От Гедеминовичей!
– Ну вот, видишь… Прав Ртищев, нас там даже на порог не пустят. Так ты, Митрий, так и не сказал, что удалось вызнать.
Митька ухмыльнулся, потянулся лениво:
– Верно, спросите, к кому княжич на Чертолье ездил? Есть одна зацепочка – корчма на Остоженке.
– Не «Иван Елкин»?
– Нет, не кабак. Именно корчма, вернее, постоялый двор. Выпить, хорошо закусить, переночевать, если нужно… Туда, похоже, наш княжич и ездил – отец-то его не доверял сынку, слуг проследить посылал. Те и проследили. Опосля доложили в подробностях: пьянствует, мол, молодой князенька в корчме. Старый князь на это рукой махнул – мол, хорошо хоть не в кабаке, не пропьется. Пусть себе бесится, все равно через месячишко к князьям Шуйским в войско отправлять – супротив Самозванца.
– В корчме, значит… – Иван задумался. – На Остоженке. А куда же он, на ночь глядя, через ручей перся?
– Или – откуда, – поправил Митрий. – Нужно корчму пошерстить. Ну, это уж завтра. Печь-то затопим? Мне ведь еще отчет писать.
– Сиди уж. – Прохор с Иваном переглянулись и расхохотались. – Написали уже за тебя.
– Как – написали? – Митька обрадованно-недоверчиво взметнулся с лавки. – А свидетелей указали?
– Нет, место оставили – сам и впиши.
– Угу, вписал бы, коли б были…
