— Да причем здесь дети!? — закричали рядом. — Здесь просто мастерство… Олег, прочтите еще!
— Не надо смысла, только не надо смысла! — забормотала белокурая девушка, очутившаяся около Верочки Тимофеевой. — Не надо смысла: от него страшно! Пусть от стихов остается только музыка. Только музыка. Не хочу смысла!
— Да нет же, смысл здесь усиливает музыку. Музыка тогда еще больше рвет душу! — выкрикнул Закаулов. — Как ты не понимаешь!
— Не могу я, не могу! Я должен выпить от всего этого! — застонал худой моложавый парень по имени Коля, и тут же исчез с бутылкой водки за шкафом. Он почему-то очень любил этот шкаф и иногда садился на него верхом, чтобы выпить там и послушать стихи.
Олег привык к подобной реакции и сам пьянел от нее. Он часто испытывал то же, что и слушатели, и ему хотелось читать, читать и читать, чтобы выхлестнуть все, и опьянеть от этого, и вознести свою душу куда-то вверх. Он чувствовал в себе смесь ярости и восторга. Кругом него были свои; кто лежал на полу, кто сидел у стола, какая-то группка облепила вольтеровское кресло. Всюду были разбросаны бутылки водки, пива, вина и необильная, скорее спартанская закуска: черный хлеб, лук, кусочки сыра. Но водки было в невероятном количестве: вдоволь хватало на всех.
Олег прочел довольно много, и был какой-то переломный момент: некоторые устали. Читать дальше или не читать?
Все решили резкие сумасшедшие шесть звонков в квартирную дверь.
— Кто это ломится? — подумал Берков. — Уже совсем ночь.
Пошатываясь, Берков пошел открывать — вперед, по длинному коридору. Он слышал как что-то щелкнуло: и ему показалось, что дверь в одну из комнат приоткрылась, и на него смотрит глаз: огромный, внимательный и пугливый.
То была старушка-соседка, которой часто после «сборищ» — снились кошмары. Беркову захотелось шагнуть к ней, но он раздумал и продолжил свой путь. Неуверенно открыл дверь, и перед ним очутился Леня Терехов.
В другом конце коридора по какому-то наитию уже чувствовали, что это Терехов. Высунулся кто-то лохматый и белолицый (напротив жил милиционер), который прошипел.
— Терехов, Терехов идет! — громко и радостно закричали. Олег немного сник, теперь не хотелось читать. Терехов был единственный подпольный поэт в Москве, который — по крайней мере, в смысле славы — мог соперничать с Олегом. И писал он другие стихи — совершенно разорванные, безумные, возникающие как факелы в ночи (В творчестве он считался намного левее и авангардней Олега). И жизнь его была подстать его поэзии.
— В шапке или без? — спросил Олег.
Если Леня был в шапке, независимо от погоды — это значило, что он почти трезв. Шапку же он снимал (тоже независимо от погоды) — когда был пьян. Как он объяснял — из почтения к алкоголизму.
— Без шапки, но держит ее в руках, — осведомила Олега Тоня Ларионова.
Олег вздохнул. Последний раз Леня появился перед ним в шапке — в приличной академической компании, куда был приглашен. И действительно, был трезв. Пили только чай — из опаски — но Леня почему-то часто отлучался в уборную, и хотя ничего не пил, кроме чаю, с каждой отлучкой все пьянел и пьянел. Все впали в транс от этого, а Леня, наконец, вышел из уборной без шапки, и Олег понял, что Терехов припас в кармане бутылочку и прикладывался к ней в тишине клозета. Для вдохновения, чтобы читать стихи.
— Если Терехов идет, то ожидай маразм и сумасшествие! — раздался вдруг голос сверху, со шкафа. То произнес Коля, который уже сидел там с четвертинкой водки.
Какая-то маленькая, смеющаяся девочка подошла к шкафу и вытянула личико:
— А ты знаешь, Коля, кому, я слышала, Терехов любит больше всего читать свои стихи? — прошептала она, — трупам! — и она подняла пальчик. — Да, да, трупам. Человеческим. Он как-то умудряется присутствовать среди них.
В ответ Коля молча налил ей стопочку и протянул со шкафа.
Терехов вошел, и тут же его окружили. Был он растерзан, в распахнутой рубашке, и выглядел старше своих 26 лет.
— Леня, штрафную!.. Где ты, где ты пропадал!? Тебя все ищут по Москве!
— Да разве его найдешь?!
— Пива!
И ему налили кружку пива. Он плюнул в нее и отпил.
