О мерах к обогащению царской казны имуществом подданных
1
Не препятствовать насилиям, поборам и всякого рода взяткам, которым князья, дьяки и другие должностные лица подвергают простой народ в областях, но дозволять им все это до окончания срока их службы, пока они совершенно насытятся; потом поставить их на правеж (или под кнут) за их действия и вымучить из них всю или большую часть добычи (как мед высасывается пчелой), награбленной ими у простого народа, и обратить ее в царскую казну, никогда, впрочем, не возвращая ничего настоящему владельцу, как бы ни была велика или очевидна нанесенная ему обида. <…>
2
Показывать иногда публичный пример строгости над должностными лицами (грабившими народ), если кто из них особенно сделается известным с худой стороны, дабы могли думать, что царь негодует на притеснения, делаемые народу, и таким образом сваливать всю вину на дурные свойства его чиновников. Так, между прочим, поступил покойный царь Иван Васильевич с дьяком одной из своих областей, который (кроме многих других поборов и взяток) принял жареного гуся, начиненного деньгами. Его вывели на торговую площадь в Москве, где царь, находясь лично, сам сказал речь: «Вот, добрые люди, те, которые готовы съесть вас, как хлеб, и проч.»; потом спросил у палачей своих, кто из них умеет разрезать гуся, и приказал одному из них сначала отрубить у дьяка ноги по половину икр, потом руки выше локтя (все спрашивая его, вкусно ли гусиное мясо) и, наконец, отсечь голову, дабы он совершенно походил на жареного гуся. Поступок этот мог бы служить достаточным примером правосудия (как понимают правосудие в России), если б не имел в виду хитрую цель прикрыть притеснения, делаемые самим царем.
3
Явно показывать нужду в случае предстоящей новой значительной подати или налога. Так теперешний царь, Феодор Иоаннович, поступил по совету некоторых приближенных в начале своего царствования, когда, оставшись весьма богатым (как полагали) после отца, он продал большую часть своего серебра и перелил некоторую часть в деньги, дабы показать, что нуждается в них. Вслед за тем было объявлено о новом налоге.
4
Дозволять подданным отказывать беспрепятственно имущество монастырям (что по суеверию делают весьма многие, особенно в духовных завещаниях) и вносить туда деньги и пожитки на сбережение. Все это дозволено без всякого ограничения и безусловно, как-то было прежде и теперь еще продолжается в некоторых христианских государствах. От таких взносов монастыри чрезвычайно обогащаются. Дозволяют же это для того, чтобы государственные суммы хранились все вместе и были ближе к рукам, если бы вздумалось взять их, что делается часто и без всякой тревоги, потому что монахи охотнее готовы отдать какую-либо часть (по мере умножения богатства), нежели лишиться всего вдруг, а этому они нередко подвергались в царствование последнего государя.
С такой целью покойный царь Иван Васильевич прибегнул к весьма странной мере, которой бы весьма немногие государи воспользовались, даже в особенной крайности. Он уступил царство одному великому князю, Симеону, сыну царя Казанского, как бы намереваясь удалиться от всех общественных дел и вести покойную частную жизнь. К концу года заставил он нового государя отобрать все грамоты, жалованные епископиям и монастырям, коими последние пользовались уже несколько столетий. Все они были уничтожены. После того (как бы недовольный таким поступком и дурным правлением нового государя) он взял опять скипетр и, будто бы в угодность церкви и духовенству, дозволил возобновить грамоты, которые роздал уже от себя, удерживая и присоединяя к казне столько земель, сколько ему самому было угодно.
Этим способом он отнял у епископий и монастырей (кроме земель, присоединенных им к казне) несметное число денег: у одних 40, у других 50, у иных 100 тысяч рублей, что было сделано им с целью не только умножить свою казну, но также отстранить дурное мнение об его жестоком правлении, показав пример еще худшего в руках другого царя. В этом поступке видна вся странность его характера; невзирая на то, что он был ненавидим своими подданными (что сам знал очень хорошо), решился он, однако, посадить на свое седло другого, который мог бы ускакать с лошадью, оставив его пешим.
