Она очень здорово выглядела, облепленная мокрым сарафаном, с мокрыми смуглыми ногами, с крепким пучком волос в руках.
Но разглядывать ее было некогда. Стоя по грудь в воде, я выволок лодку, толкая ее вместе с набегающим накатом. Она была тяжелая, но ярость и возбуждение придавали силы.
Перетащив лодку через линию прибоя, я перевернул ее и слил воду, а потом совсем вытащил на берег. Одно весло сорвалось. Но я его нашел тут же. Его раскатывал прибой.
Я подошел к девушке. Она посмотрела на меня и рассмеялась.
— Ну и вид у тебя, — сказала она. — Но знаешь, это был самый счастливый и самый длинный день в моей жизни.
— Тем более что он еще не кончился, — сказал я и стал снимать мокрую одежду. Я хотел похвастаться тем, что чуть не утонул, но потом решил пока об этом не говорить.
На том берегу речки, на бульваре, столпились зеваки. Они глядели на нас. Они всегда там стоят. Следят за рыбаками или ждут, когда кто-нибудь перевернется вместе с лодкой перед входом в устье. Сегодня мы доставили им это удовольствие. Я ничего не имел против, так как в общем все обошлось благополучно.
Я вынул из заднего кармана брюк кошелек с деньгами, заглянул в него. Он был почти сухим. Я выжал брюки и рубашку, вытянул их, чтобы они разгладились, и распластал на песке, положив на них камни. То же самое мы проделали с ее красным сарафаном. Потом мы легли на песок. Он был теплым, и было приятно вжиматься в него усталым, озябшим телом. Солнце грело спину, земля покачивалась и уплывала куда-то. Мы лежали, уткнувшись головами в песок. Я изредка поглядывал на лодку, но волны до нее не доходили.
Было приятно лежать на нежарком песке, чувствуя, как медленно покачивается берег, а рядом лежит девушка с тяжелыми волосами, которая совсем недавно была чужой, а теперь лежит рядом как ни в чем не бывало.
Все-таки странно…
— Пора собираться, — сказал я, чувствуя, что песок остывает.
Солнце низко висело над морем за дальним мысом над маяком. Белый столб маяка четко выделялся на фоне темной полосы леса. Казалось, солнце передает ему дежурство, а заодно и кое-какие советы по вопросам освещения.
Я вложил весла в лодку и переволок ее до речки. Вытолкнул ее в воду, схватился за цепь и волочил против течения, пока не выволок из узкого коридора на широкую спокойную гладь.
Здесь вода была почти неподвижна. Лодка уткнулась носом в низкий берег. Для прочности я ее немного вытянул и пошел одеваться.
— Как мы пойдем, — сказала она, натягивая на себя сарафан и расправляя складки, — мама, наверно, испугается.
На самом деле она выглядела очень нарядно. Сарафан ее до пояса был таким узким, что сидел на ней плотно и гладко, как хорошо набитый ветром парус. А юбка такая широкая, и на ней было столько своих складок, что несколько складок, добавленных морем, только придавали законченность портняжному искусству. Я еще раз убедился, что море ничего не портит, оно только подчеркивает то, что есть.
Она попросила застегнуть ей «молнию» на спине. Я смотрел на золотистую лужайку под курчавым кустом волос, озаренную заходящим солнцем. Гордая и легкая линия спины была как бы воспоминанием о крыльях или, может быть, как ожидание крылатой судьбы.
Пропитавшись морской солью, замок змейки двигался медленно и со скрипом. На мгновение я почувствовал себя средневековым стражником, запирающим на ночь городские ворота.
Плыть по речке, неподвижной, как пруд, после бурного моря было странно и смешно, как если в плохую погоду, приземлившись с парашютом, раскрыть зонтик и топать под ним до ближайшего населенного пункта.
Мы проплывали мимо пограничника. Он стоял под грибком у входа в речной причал. Он отметил прибытие лодки и теперь бдительно вглядывался в девушку, словно стараясь угадать, не подменил ли я ее кем-нибудь. А может, он просто глядел на нее, и только военная форма придавала ему бдительный вид.
Мы подошли к нашему причалу. Я вытащил цепь и, обмотав ее вокруг железной балки, повесил замок. Проверив, хорошо ли он закрыт, я аккуратно положил ключ в задний карман. Как и всем людям, безалаберным от природы, мне доставляло удовольствие делать что-нибудь четко и чисто.
