Морской наёмник - страница 99

— Scire nefas profano vulgo[149]. Так-то amicissime[150].

— Вот чую, что обругал учёный попина, но что к чему — уразуметь не могу. Может, ты, Михель, поможешь мне с языками? Подержишь, к примеру, пока я его под бока буду тузить?

Гюнтер и повторил, теперь уже чтобы все поняли. Да и добавил:

— Формата, что ль, не видишь? Это ж тебе in duodecimo, а не in quarto[151], к примеру. Его в карман не запихнуть — разве что за пазуху. — И даже язык им озорно вдруг показал, один на двоих. Выкусили, мол, братишки?

Вообще, Гюнтер и что-нибудь написанное, равно как он же и что-нибудь напечатанное, — это особая статья...

Как-то в разгромленном караване — «моравские братья»[152] пытались вывезти-спасти какую-то школу, но неудачно прямо на их отряд выскочили, а может, и предал кто, — долго солдаты еретическую пацанву по кустам ловили да дорезывали. Ганс тогда до того уляпанный вернулся, что попросту кафтан и панталоны бросил в ручей, камнем придавив, и только утром достал да выжал. Так и сидел у костра только в плащ замотанный. А костёр у них тогда удался добрый, потому как в обозе целый воз книг был. Его-то Гюнтер не то что соколиным глазом — нюхом собачьим сразу выделил. Ну равно как тот же Ганс потеху кровавую чует, а Макс — веселье да выпивку дармовую. У этой телеги только подобие сопротивления и случилось, потому как её возница и сопровождающие вмиг в стороны бросились, тщетно шкуру спасая. Вот только из мушкетов палить — это им совсем не то что с высоких кафедр деткам несмышлёным мозги задуривать идеями богопротивными: тут соображать хладно надо да целить верно. И шпажкой махать — это совсем не то что розги о тощие схоларские зады мочалить.

Гюнтер, кстати, уже после, у костра, когда всё закончилось благополучно, высказал мысль, что надо было по задницам их сортировать. Не в том смысле, как все, не дослушав, заржали, а вот спустить штаны и глянуть: у кого вся нижняя спина в синяках да рубцах — значит, скверно учил либо вообще не учился ереси богопротивной. Тогда, значится, не всё потеряно: ещё можно наставить лоботряса на путь истинный, пожалев и пригрев. И наоборот. Да вот только поздно эта здравая идея в его мудрую башку задолбилась. Разве с Ганса и ему подобных сдача бывает? Всех тогда покрошили — и поротых, и испоротых, и чистых, и нечистых.

А сейчас наша бражка, Гюнтером ведомая, его же вперёд и пропустила. Ганс только отпросился, по вечной своей нужде и потребности. Не сомневались: Гюнтер, запах книг учуяв, вражьего «ежа»[153] насквозь пройдёт — не то что кучку евангелистов дрожащих! Ведь у нас хоть и один поп против пятка еретических проповедников, но наш-то попина боевой, ландскнехтский: с пики вскормлен, из штурмового шлема вспоен. Ан нет: уже и против четырёх только вражин Гюнтер наступает. Поскольку продемонстрировал им, как с мушкета надо правильно лупить, чтоб сразу и наповал, значится. Вот мы сейчас и поглядим, чья вера-то крепче. Гийом тут — правда, ещё до выстрела — вякнул было что-то насчёт «пари бы замазать», на Гюнтера, разумеется, ставя, однако ж ответить дуралеев не нашлось. Вернее, денежки свои потерять. Не помогло евангелистам клятым даже то, что Гюнтера они подпустили совершенно вплотную и только тогда запалили. Но у двух-то вместо выстрела получился пшик: затравка на полке исправно сгорела, а основной заряд сё прыть не поддержал. Ладно бы у одного конфуз подобный, а то у двух сразу! Это уже перебор. А проверить, что не так и почему не столько засыпали да забили, им уже и некогда: потому что вот он уже, господин Смерть, псалмы ревущий, — рядом! Да и у тех двоих, что стволы разве что в Гюнтерову грудь не упёрли, тоже не заладилось. Потому как из клубов порохового дыма вонючего, как уже упоминалось, не чёртик из преисподней выскочил, а, пожалте, — сама Ваша Смерть на блюдечке.