Среди мелких бестолковых волн прыгало темное пятнышко.
– Не знаю.
– Наверное, поплавок сорвало.
– У них здесь шары.
– Может, бутылка.
Это была бутылка.
– Ну, расскажи что-нибудь про Африку.
– Нечего рассказывать.
– Надоело?
– Нет, в самом деле нечего рассказывать. Там очень обыкновенно.
– А там есть красивые девушки?
– Негритянки?
– Да.
– Вообще-то есть. Но не совсем то, что ты имеешь в виду.
– И ты там познакомился с ними?
– Да нет, особенно не знакомился.
Это была неправда. Я познакомился с Сузи. Сузи была чертежницей в строительном управлении, в новом секретариате. Я каждый день проходил мимо ее окна. А один раз мы встретились вечером в Стар-отеле. Она была там со знакомым. Но все танцевали «хай лайф», и я тоже танцевал, а когда ты танцуешь «хай лайф», то теряешь через некоторое время партнера и просто идешь по кругу. Поэтому можно сказать, что я танцевал с Сузи. А потом она вышла на веранду, где пили пиво разморенные немецкие туристы. Она стояла у перил, и свет разноцветных лампочек, спрятанных в ветвях мангового дерева, сменялся на ее лице. И она спросила, есть ли у меня машина. Я сказал, что есть. Это была не моя машина, а корреспондента ТАСС, но я ему сказал, что возьму машину, и он сказал, хорошо, потому что не собирался еще уезжать. Я спросил, как же ее знакомый. Сузи сказала, что он и не заметит, что она ушла, и это меня не касается. И мы поехали к океану. Было уже поздно. И не так жарко. Мы шли по щиколотку в теплом песке, и по черному океану бежали белые полосы пены.
– Наверное, все-таки знакомился, – сказала Нина. – Я бы на твоем месте познакомилась.
– Тебе хочется, чтобы я возражал.
– Нет, с тобой нельзя пошутить. Может, пойдем, а то опоздаем. Мы оставили билет в гостинице.
Когда мы спустились с мостков, почти совсем стемнело, но я сразу увидел, что бутылку прибило к берегу.
– На что она тебе? – спросила Нина.
– Так просто.
– Тогда зачем подбирать? Ты что, думаешь, корабль терпит бедствие?
– Может быть.
– Она запечатана?
Нина заглянула мне через плечо.
– Смотри, – удивилась она, – в самом деле запечатана. Может, в ней есть записка?
– Нет, – сказал я, – нет никакой записки.
– Тогда брось ее. Она грязная!
Это была не та бутылка, которую я кинул полтора года назад в Гвинейский залив. Даже в темноте я не мог бы ошибиться. Та бутылка была из-под виски. Мы тогда развели костер на песке и случайно нашли кусок вара. И Сузи сказала, что можно отправить бутылку в путешествие и пусть она расскажет о нас кому-нибудь. Мы вылили в стакан остатки виски и написали записку. А потом заткнули бутылку пробкой и залили варом. Бутылка же, которую я поднял с морского песка, была темной и тяжелой, будто из-под шампанского. Горлышко облито сургучом и обросло зеленой шерстью – бутылка давно плавала по волнам.
– Сколько времени? – спросила Нина, которая потеряла интерес к бутылке.
– Ты иди вперед, – сказал я. – Я тебя догоню.
Нина словно ждала такого предложения. Она неуклюже побежала вверх по сыпучему песку.
В бутылке что-то было, но не разглядишь в сумерках. Следом за Ниной я поднялся к домам и дошел до первого фонаря. Я не знаю, почему я сказал, что там нет записки. Будто заранее знал, что Нине не надо этого знать.
Я поднял бутылку к свету. Ничего не видно. Я поскреб по стеклу обломком раковины, удаляя мох водорослей.
Что-то маленькое, как мышь, шевельнулось в бутылке.
Я не испугался. Я был к этому внутренне готов.
Потом некто, заточенный в бутылку, зажег фонарик и стал им размахивать, торопя меня.
И тогда я увидел, как свет фонарика отражается в его красных глазках.
Даже в маленьком, пугала в нем шустрость, энергия, не утихшая за две тысячи лет, и махонькая пока злоба в глазках.
Да, подумал я, открою я бутылку, освобожу тебя. И стану всесильным. И стану твоим господином и рабом. И кончится этот негромкий и простой мир приморского городка. И я неизбежно превращусь в игрушку в руках сильных мира сего, которые будут бороться за право владеть джинном и губить людей. Либо стану губить их сам. И милую педантичную Нину, и инженера из Львова…
Я знал, что в конце улицы есть глубокий колодец.
