После приятного музыкального вступления, голос из репродуктора объявил: "Господа пассажиры, мы находимся на высоте две тысячи четыреста километров над поверхностью Фаона. Через два с половиной часа наш корабль совершит посадку…", ну и так далее. Виттенгер побледнел.
– Не рванет?
На самом деле, он употребил менее литературное выражение.
– Все может быть, - сказал я, будучи немного не в себе от таких совпадений. Инспектор притих до самой посадки.
Видимо, не все может быть, раз мы благополучно приземлись. Это обстоятельство так обрадовало моего попутчика, что на стоянке флаеров, перед тем как расстаться, он долго благодарил меня за приятно проведенное время, за интересную и поучительную беседу и за все такое прочее. Я отвечал ему тем же, и мы расстались еще большими друзьями, чем были до того.
Начавшись вчера вечером, дождь продолжал лить и сегодня. Последний дождь в этом году, как заверили меня коллеги из Отдела Стратегического Планирования. Я с ними связался еще с пересадочной станции - хотел узнать про погоду. Ответил мне зануда Нимеш. Он сказал, что, мол, зря я думаю, будто спрашивать у него про погоду - это очень остроумно, а если и остроумно, то не ново: мол, их подобными вопросами уже достали. Я ответил, что если он не знает, то пусть так и скажет и перекоммутирует меня на справочную метеослужбы. Тогда он предложил поспорить на сотню, что в день моего прилета пойдет последний в этом году дождь.
Спорить я отказался под тем предлогом, что ему нечем ответить - так я намекнул, что все деньги в Редакции зарабатывает наш Отдел Оперативных Расследований, а Нимеш и прочие только штаны протирают. Но если говорить серьезно, дожди на Фаоне такая же редкость, как температура выше пятнадцати тепла, поэтому уже второй дождь за год может стать последним. Нынешний дождь был по меньшей мере третьим, и Нимеш, предсказывая, ничем не рисковал, в отличие от меня, рисковавшего целой сотней. Кстати сказать, за "дело Евклида" я больше и не заработал, потому что мой босс согласился на время конференции отрядить своих сотрудников в штат правительственной охраны исключительно из политических соображений. Получается, Доусон не первый, кто избавляет меня от политических забот. Взамен, мне позволено исполнять черную работу: обезвреживать бомбы, ловить преступников, спасать простых и не очень простых граждан от всевозможных бед, - в общем заниматься всем тем, чем обычно занимаются рядовые сотрудники Отдела Оперативных Расследований, сокращенно ООР или просто Отдел.
Только вчера я прилетел с Земли, а уже сегодня, с утра пораньше, спешу предстать пред Шефом с полным отчетом о проделанной работе. С тех пор как Шеф возглавил ООР, сотрудникам запрещено упоминать его имя всуе, поэтому он до пенсии проходит в Шефах.
Название нашего агентства еще секретней, чем имя Шефа, поэтому я, как все остальные сотрудники, называю агентство "редакцией". Почему именно "редакция", а не, скажем, "ассенизация" или "трепанация" - я объясню позднее.
Выбравшись на крышу термитника - ну-очень-многоквартирного дома, где я живу, и послав сотое за последние сутки проклятие на голову Нимеша, я занял место в своем (служебном) флаере и велел автопилоту везти меня к черту на рога, - этим ключевым словосочетанием вот уже два месяца обозначалось местонахождение Отдела. До этого было: "к Шефу в"…
…Нет, стыдно сказать. Лучше уж умолчу.
– Что-то со зрением? - спросил я Шефа после традиционного обмена приветствиями.
Шеф отнял от глаз согнутую восьмеркой медную проволочку и сказал, что со зрением у него все в порядке. На людях эту проволочку он выпускает из рук лишь в исключительных случаях, как то: прием пищи, если нельзя обойтись одной только вилкой, рукопожатие с какой-нибудь молодой красивой дамой, когда правой рукой он сжимает даме ладонь, а левой нежно поглаживает по тыльной стороне ладони, подсчет моих ошибок, когда пальцев на одной руке не хватает, ну и так далее. Как он поступает с проволочкой, оставаясь один, - сказать не берусь, потому что не знаю.
– Рассказывай, - велел он без каких-либо уточнений.
