— А пути-то целы? — спросил он. Ребята вяло пожали плечами.
Ясно. Как обычно, никто ничего не знает!
Он вдруг понял, что злится как-то ненатурально, будто бы специально себя подзуживая. Что за новости еще? Стареет никак? Вроде рано.
Артем громко хохотнул, и ребята глянули на него с подозрением. Сдает майор. То орет не по делу — сроду за ним такого не водилось! — то смеется сам по себе, отдельно от народа.
— Анекдот, что ль, вспомнил? — обернулся дядя Жора.
На повороте машину занесло, и со всех сторон лениво матюгнулись.
— Ты за дорогой, гляди, а? — попросил Басманов. — Пожить еще хочется.
— Брось, Лешка, разве то жизнь? — подкольнул кто-то.
— Так шо? Буде анекдот-то? — нетерпеливо поерзал капитан Пригодько.
Артем от роли клоуна отказался, Ника тоже смешить народ не желала, и анекдоты пришлось травить в порядке очереди, все больше о себе любимых, цинично издеваясь над собственной работой.
До деревеньки, где железнодорожная насыпь полетела к чертям собачьим, от Сочи была сотня километров. Большей частью серпантином. Никому и в голову не приходило любоваться местными красотами, и в окно никто не глядел.
А там, за окном, было море, бескрайний простор дрожал в мареве южного дня. И в спокойной полудреме щурилось солнце, и ничто не напоминало о вчерашней буре, только мрачно глядели горы из-под нависших зеленых бровей плюща. Барбарисовые одежды свисали лохмотьями с каменных торсов, выгнутых горделиво и угрожающе.
— Что ты, дядя Жора, кондиционер никак не поставишь? — привычно пошутил кто-то.
— Да все премии жду, — откликнулся водитель, лихо подрезая какого-то чайника, едва плетущегося по серпантину.
— Ну, жди, жди, — закивали согласно, — авось дождешься.
— Темыч, — пихнул в бок Лешка, — а почему мы на твоей «Афоне» не ездим? И то быстрей вышло бы!
Майор насупился и с притворной обидой пояснил, что Афоня — святое, так что руки прочь! Он же вот не предлагает мерина Лешкиного в телегу запрячь.
— Понтя у меня слабенький, — тотчас отреагировал Басманов, испугавшись за любимого коня, — ему в телегу никак нельзя!
— А моя Афоня вообще девушка нервная, исключительно в мирных целях работает!
— А мы что? — удивился Лысый. — Бандиты, что ли? Или на войне?
— То-то и оно, что на войне! — глубокомысленно изрек дядя Жора, потрясая над головой обеими кулаками и пугая встречных водителей до полусмерти. — Война со стихией еще страшней, чем с людьми! С людьми-то ведь договориться можно!
Иногда он ударялся в философию и по-детски обижался, если замечал, что мужики едва сдерживают смех.
— Че гогочете, балбесы? Вам бы все водку жрать да перед телевизором валяться, а о душе кто будет думать?
Насчет души никто высказываться не желал, но упоминание о войне вызвало раздражение — в команде Артема были люди, прошедшие горячие точки.
— Ну ты, блин, оптимист, дядя Жор, — зло сплюнул Лысый, — где видал, чтоб люди договаривались-то, а? Подскажи местечко!
— Все равно, — упрямился тот, — вам трудней, чем на передовой!
Важность возложенной на них миссии приближала к лику святых и самого дядю Жору. С той же восторженностью относился к работе и желторотый Ленька Басманов. Ничего, годок-другой, и перестанет. Привыкнет.
Артем первое время тоже ликовал, доставая из завалов тела, у которых пробивался пульс, и вздрагивал, и матерился, и кусал губы, если пульса не было. Потом притерпелся, и больше времени на эмоции не тратил, и голова оставалась головой, а не средоточием жалости, страха и ненависти к высшим силам. К стихии, как высказался дядя Жора.
Иногда сам Артем считал себя бездушным роботом, разучившимся бояться, сочувствовать и утешать. Да и радоваться — тоже. Он будто по привычке праздновал победу, когда все удавалось, и лишь досадливо морщился, когда что-то шло наперекосяк. Наперекосяк, мать твою! Накрытые лавиной лыжники — это наперекосяк?! Обгоревший подросток, случайно оказавшийся рядом со станцией, где кто-то за чем-то не уследил и дело довел до взрыва — тоже наперекосяк?! Или наперекосяк — это когда находишь только кровавые ошметки, бывшие еще несколько часов назад человеком?!
…Редко он думал об этом, намного реже, чем следовало бы, чтобы оставаться нормальным. А так получалось — робот и есть.
