— Тут чудесно, не хватает лишь музыки, — сказал Петр Петрович.
— Это верно, — согласилась Герда, — ничего так не создает настроения, как музыка. Пожалуйста, Нина, сыграйте нам Лунную сонату Бетховена.
— Да я бы с удовольствием, — немножко покраснела Нина, — но ведь я играю более или менее квалифицированно только на электроксилофоне, а здесь рояль.
Виктор Орлов, молча стоявший у камина, неторопливо подошел к инструменту, открыл его и заиграл. Могучие звуки заполнили комнату; в них были надежда, глубокая внутренняя страсть, мужество и мудрость. Когда замерли последние звуки, в комнате стало тихо-тихо, только было слышно, как шелестел снег, падавший на стекла огромных окон гостиной.
Виктор вернулся на свое место.
— Я никогда не думала, Виктор, — юказала Герда, — что вы так чудесно играете. Я не слышала от вас ни одного слова об этом.
— О, это старая история, — спокойно оказал Виктор, — я рос и учился в музыкальном пансионате Юности-учебном заведении, всегда полном молодыми голосами и звуками музыки, стоявшем вот в таком же лесу. Это был целый маленький Музыкальный мир.
К 15 годам уже был неплохим музыкантом. И вот случилось, что всю нашу школу пригласили на новогодний бал в Москву. Уедали решительно все. Малыши, разумеется, еще раньше разъехались, а я остался потому, что мне нездоровилось. Мне было грустно. Юности нужно общество, счастье, праздник. И в этот день его действительно все имели, кроме меня. Около двенадцати часов ночи я оказался в большом двухсветном концертном зале нашей школы. В большие окна ярко светила луна, и в зале был тот особенный жемчужный полусвет, который может создавать одна только луна. На стенках темнели портреты великих композиторов прошлого, и те из них, на которые падали лучи луны, казались живыми.
Я открыл большой концертный рояль и стал играть так же, как сегодня, бессмертную Лунную сонату.
Вот тогда, играя, я понял, что человеческая жизнь вся в стремлении, в борьбе, и только тот может быть счастлив, кто с самого начала жизни пошел по верной дороге, честно служил своей идее. В те времена было всеобщее увлечение космосом, все мечтали о полетах, и в эту ночь я также решил стать космонавтом. И вот уже через неделю я не сходил с лыж, коньков; помногу плавал в бассейне и беспрерывно учил математику, физику, астрономию. Кончилось это тем, что меня вызвали в Совет преподавателей и спросили-в чем дело?
Я ответил:
— Хочу быть достоeн Бетховена по духу.
Меня сначала не поняли. Я очень путано объяснил, что человечество завоевывает космос и что я должен стать космонавтом. В конце концов меня поняли и перевели в политехническую школу. Ну, дальше все обыкновенно. Учился.
— Расскажите же нам о ваших полетах, — взволнованно попросила Горда.
— Да, да, расскажите, — поддержали ее.
— Ну что ж, — согласился Виктор, — расскажу… Не стоит говорить о том, что было в школе, достаточно заметить, что мне пришлось провести только в сурдокамерах в общем более месяца. И вот однажды мне на грудь прикрепили золотой луч в бриллиантовом Млечном пути. Я стал космонавтом. Учение, пробные полеты на земных ракетах-все было позади. Я был зачислен в экипаж ракеты «Луна 13».
Вместе с друзьями, такими же как я космонавтами, я целые дни проводил на ракете, проверяя каждую деталь машины. И вот вылет. Темная южная ночь. На ракетодроме вспыхивают тысячи огней, теперь видно, что на старте в километре друг от друга стоят десятки ракет, они тоже должны лететь вместе с нами, вернее, они будут вылетать через каждые два с половиной часа. Все ракеты, кроме первой и последней, необитаемы-это грузовые ракеты. Но я сбиваюсь на детали. Я ведь хочу рассказать совсем о другом.
Человек всегда счастлив, когда встанет на собственную дорогу. Так было всегда: человек радовался и волновался, садясь на коня, становясь у штурвала судна, к рычагам паровоза или берясь за руль машины.
Но многим не удавалось оказаться в кресле космического корабля и почувствовать, что он не только человек Земли, но и космоса. Поэтому у меня не было страха в душе, были только радость и гордое сознание, что я добился цели. Экипаж ракеты состоял из пяти человек. На взлете каждый из нас полулежал в своем кресле, мы могли разговаривать друг с другом, выполнял свои обязанности. Фактически, конечно, все делали телеметрические станции Земли — мы могли вмешиваться в управление полетом только в аварийных случаях, да еще в момент прилунения командир корабля брал на себя посадку ракеты. Он решал, куда посадить ракету. А мы пока были обяваны только сообщать о овоем самочувствии. Все остальное делала аппаратура. По совету с Земли на втором часу полета мы позавтракали.
